Беглецы. Мишель Пейвер
айдя тропу, ведущую к подножию Горы, Гилас осмелился перевести дух. Вокруг громко стрекотали сверчки. По ущелью разнесся клич сокола. Погони не слышно. Неужели оторвался?
Случившееся не укладывалось в голове. Накануне вечером они с Исси устроились на ночлег в пещере под западным пиком. И вот теперь сестра неизвестно где, собака мертва, а сам он бежит от врагов, спасая жизнь. Тощий мальчишка, у которого при себе ни ножа, ни даже одежды – только на шее шнурок с амулетом, покрытым сажей.
Рука болела невыносимо. Стараясь держать древко ровно, Гилас с трудом подобрался к краю обрыва. Камешки посыпались в реку, бежавшую далеко-далеко внизу. Стены ущелья такие отвесные, что верхушки сосен покачиваются прямо у его ног. Перед ним, насколько хватает глаз, тянутся Ликонианские горы, а за спиной сверкает на Солнце заснеженная вершина самой могучей из всех – Ликаса.
Гилас подумал о деревне на дне ущелья и о друге Теламоне в крепости вождя, построенной на другом склоне горы. Что, если черные воины сожгли деревню и атаковали Лапитос? Но тогда почему не видно дыма и никто не трубит в бараний рог, возвещая о нападении? Почему вождь и его воины не бьются с врагами?
Рана не дает покоя, мешает идти. Дольше тянуть нельзя. Гилас сорвал пучок тимьяна, отщипнул пушистый серый лист чистеца для повязки. На ощупь лист мясистый и мягкий, как собачье ухо. Гилас нахмурился. Нет, про Брыся думать нельзя.
Перед самым нападением они были вместе. Пес, весь облепленный репьями, прижался к хозяину. Гилас сорвал с лохматой шерсти пару колючек, потом отпихнул морду Брыся и велел приглядывать за козами. Тот потрусил прочь, виляя хвостом и оглядываясь на хозяина, будто хотел сказать: «Свое дело знаю. На то я и пастушья собака».
«Не думай о Брысе», – приказал себе Гилас.
Стиснув зубы, ухватился за древко. Набрал полную грудь воздуха. Рванул. От нестерпимой боли чуть не потерял сознание. Кусая губы, он раскачивался взад-вперед, пока перед глазами не улеглись красные волны. «Где ты, Брысь? Почему не можешь прийти и зализать мою рану?» Морщась, он сдавил тимьян в кулаке и прижал его, пустивший сок, к больному месту. Трудно было накладывать повязку одной рукой, но, помогая зубами, Гилас наконец закрепил лист жгутом из пучка травы.
Стрела лежала в пыли – там, где он ее бросил. Формой наконечник напоминает лист тополя – основание широкое, кончик заостренный. Раньше Гилас таких не видел. Жители Гор используют кремень, кто побогаче – бронзу. Но этот изготовлен из необычного материала – блестящего черного обсидиана. Такой осколок Гилас видел только у деревенской знахарки. Та говорила, что это кровь Матери, извергнутая из огненных недр и превратившаяся в камень. Рассказывала, что этот камень из-за Моря, с далеких островов.
Кто же эти черные воины? Почему гонятся за Гиласом? Он им ничего не сделал. Что, если они поймали Исси?..
За спиной, хлопая крыльями, взмыли голуби. Гилас обернулся. Тропа круто спускалась, скрываясь за уступом. И вот из-за него показалось облако красной пыли. Донесся топот ног и постукивание стрел в колчанах. Сердце так и замерло. Вернулись! Гилас сполз с края тропы, ухватился за молодое деревце и повис, будто летучая мышь.
Пальцами ног Гилас нащупал каменный карниз. Переступая по нему, укрылся под нависающим выступом. Мальчик уткнулся лицом в корень дерева. Повернул голову, глянул вниз. Лучше бы он этого не делал. Увидел верхушки деревьев, и сразу закружилась голова.
Воины стремительно приближались. До Гиласа донеслось поскрипывание кожаных доспехов, едкий запах пота и еще чего-то горького, тошнотворно знакомого. Этот же запах Гилас учуял ночью. Тела воинов покрывал слой сажи.
Каменный навес скрывал его от преследователей, но слева тропа делала изгиб, и оттуда убежище Гиласа хорошо просматривалось. Он слышал, как враги пробежали мимо. На повороте сквозь пелену красной пыли Гилас увидел их – в черных доспехах из жесткой сыромятной кожи, вооруженных копьями, кинжалами, луками. За спиной развеваются длинные плащи, черные, будто вороньи крылья, лица под шлемами серы от пепла. Вот один что-то прокричал. Гилас затаил дыхание. Воин стоял прямо у него над головой. Остальные развернулись и устремились обратно. К Гиласу…
Тут камешки захрустели под чьими-то неспешными шагами. Гилас догадался, что это их главарь.
– Смотрите, – сказал тот, что позвал всех обратно, – кровь.
Гилас похолодел. Избавляясь от стрелы, он оставил следы. Мальчик застыл как статуя. Главарь не произнес ни слова. Воина, похоже, напугало затянувшееся молчание.
– Должно быть, это кровь пастуха, – торопливо предположил он. – Ты хотел взять его живым. Прости.
Ответа все не было.
По бокам Гиласа ручьями струился пот. Вздрогнув, он вспомнил, что в пыли лежит стрела. Оставалось молиться, чтобы преследователи ее не заметили.
Вытянув шею, мальчик увидел, как мужская рука ухватилась за валун на краю тропы. Кисть сильная, однако кажется неживой: кожа покрыта сажей, ногти черные. Доспех на предплечье темно-красный, цвета заходящего Солнца, и такой яркий, что больно смотреть. Гилас знает, что это за металл, хотя ни разу не видел его