Родить легко. Инна Мишукова
место исчисляется сотнями страждущих попасть в мир искусства. Они готовы ради этого на всё, раз за разом подавая документы одновременно во МХАТ, ГИТИС, ВГИК, «Щуку», «Щепку» и годами штурмуя приёмные комиссии.
Подозреваю, что на фоне подобных «юношей бледных со взором горящим» я смотрелась откровенно вяло. Профессор, явно привыкший к несколько более активному поведению потенциальных абитуриентов, говорит:
– Что ж, читайте вашу программу.
(Нормальный, правильный, заинтересованный студент поступает в театральный с заранее сформированной и отрепетированной «на ура» программой: несколько стихотворений, отрывков прозы, басни, песни, танец, дабы убедить строгих экзаменаторов в своих разнообразных талантах.)
– У меня нет никакой программы.
Профессор несколько озадачился:
– Виноват, зачем же вы приехали?
– Да не знаю, писатель сказал, вот и приехала.
Заскучавший мэтр:
– Так, а что есть-то у вас вообще?
– Стихотворение Пушкина «Осень».
– Ладно, читайте.
Выслушал. После некоторой паузы:
– Я вас беру.
– Ладно, – говорю, – хорошо, – до конца не отдавая себе отчёт в том, что происходит.
Только потом я поняла, как, извините, рвут задницу поступающие в театральные институты… Дала профессору свой адрес, оставить в качестве контакта было больше нечего – частный дом в подмосковном городе, «на деревню дедушке»!
Через несколько дней после похорон мамы начинают приходить телеграммы. Бумажные, с ленточкой, на которой отпечатаны чёрные буквы без знаков препинания: в телеграммах, где каждое слово стоило несколько копеек, их для экономии не указывали. «Где вы», «Жду вас», «Держу для вас место», «Приезжайте». Мне тогда было вообще ни до чего, но я собралась с силами и позвонила – обещала же появиться. Профессор поинтересовался, когда я собираюсь приехать, и сообщил, что первые отборочные туры уже прошли, попадаю только на второй.
Еду в ГИТИС на второй тур. Там предстаю уже перед четырьмя профессорами. Из них больше всего запомнился престарелый дворянин Бенкендорф, прямой потомок того самого современника Пушкина, активно участвовавшего в судьбе поэта. Остальные – мастера курса, в том числе и мой профессор: сидят, смотрят на меня. Предлагают читать программу (записывая мой адрес, профессор велел обязательно её подготовить, но я ввиду происходивших печальных событий и малой, мягко говоря, степени заинтересованности в предмете снова упустила это из виду).
– У меня её нет.
– Как так, я же говорил подготовить!
– Как-то вот не вышло…
– Ну ладно, читайте «Осень»!
Читаю. Маститый квартет значительно кивает породистыми головами, увенчанными благородными сединами: «Да… Да! Вот это, конечно… Вы обратили внимание, коллеги? Ну право же!» И меня берут.
Дальше – конкурс, где снова читаю «Осень». Не готовлю никаких программ. Не проявляю никакой активности.