Русское самовластие. Власть и её границы. 1462–1917 гг.. С. М. Сергеев
ева до 1905 г.), поэтому, чтобы не перегружать книгу, в сносках даются ссылки только на историографию.
Кто-то может, конечно, сказать, что мой подбор фактов тенденциозен. Смешно было бы заранее оправдываться и просить поверить в мою объективность. Не доверяете – проверьте меня по тем источникам, которые я цитирую, найдите другие, которыми я пренебрёг. Я буду только рад, если печальные выводы этой книги окажутся опровергнуты, но не шумом патриотической риторики, а достоверным историческим материалом. К сожалению, думаю, такого опровержения написать невозможно.
Я обрываю свой рассказ на 1917 годе. Идея написать главу о советском периоде меня неоднократно искушала, но всё же я от неё отказался – чтобы нарисовать картину этой эпохи, нужна не глава, а отдельная книга.
Ну и напоследок – благодарности:
– Светлане Волошиной, неизменно дарившей мне вдохновение и указавшей некоторые полезные цитаты;
– Александру Ефремову, прочитавшему рукопись книги и сделавшему ряд ценных замечаний;
– Игорю Макурину, Александру и Наталье Ивановым, живо и содержательно обсуждавшим со мной сюжеты этой книги;
– участникам научного семинара по социальной теории «Logica Socialis» Центра фундаментальной социологии НИУ ВШЭ, на котором обсуждалась концепция PC и на котором только что законченная книга получила своё «боевое крещение», – и прежде всего руководителю семинара Александру Филиппову и координатору семинара Олегу Кильдюшову.
Сергей Сергеев,
1 марта 2021 г.
Введение
Предположения о природе русской власти
Власть и её границы
Известное определение Макса Вебера гласит: «Власть означает любой шанс осуществить свою волю в рамках некоторого социального отношения, даже вопреки сопротивлению, на чём бы такой шанс ни был основан»[1].
Формы власти многообразны: работодателей над работниками, родителей над детьми, кумиров над поклонниками, любимых над любящими. Она разлита по всему обществу, пронизывает все его клетки: власть «производит себя в каждое мгновение в любой точке или, скорее, в любом отношении от одной точки к другой. Власть повсюду не потому, что она всё охватывает, но потому, что она отовсюду исходит»[2]. «Воля к власти» (Ф. Ницше), видимо, есть базовый человеческий инстинкт. Но, конечно же, первая ассоциация, рождающаяся у русского человека при слове «власть», – это государство. Вебер относит государственную власть к такой разновидности власти, как господство, понимая последнее как «шанс встретить повиновение у определённых лиц приказу известного содержания»[3]. Специфика государственного господства в том, что оно «с успехом пользуется монополией легитимного физического принуждения для осуществления порядка»[4]. Знаменитый социолог Пьер Бурдье уточняет: государство имеет монополию и на «легитимное символическое насилие»[5], т. е. оно диктует легитимные представления о социальном мире. Виднейший современный политический теоретик Майкл Манн добавляет ещё одну монополию – на «постоянное право издания и приведение в исполнение законов»[6].
Государственная власть (как, впрочем, и любая другая), по словам французского политического мыслителя Бертрана де Жувенеля, постоянно стремится к экспансии: «…для Власти неестественно быть слабой… всякая Власть рассматривает целое, которым она управляет, как источник ресурсов, необходимых для воплощения в жизнь её собственных замыслов, как материал, обрабатываемый согласно её собственным взглядам… Подвластный народ становится как бы распространением Я, доставляющим наслаждение сначала через “двигательные” ощущения, а затем и через ощущения “рефлексивные” – когда не только испытывают удовольствие от того, что приводят в движение множество частей огромного тела, но и глубоко чувствуют всё, что затрагивает какую-то из них в отдельности»[7]. С этим свойством власти связана проблема её границ. Как писал в середине XVIII в. Шарль Луи Монтескье, «известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею, и он идёт в этом направлении, пока не достигнет положенного ему предела. А в пределе – кто бы это мог подумать! – нуждается и сама добродетель»[8]. Зыбкость пределов государственного господства чревата трагическими последствиями, ибо, как уже говорилось выше, оно основано на монополии применения физического насилия. (Впрочем, трагические последствия возможны и при обратной ситуации – когда государство становится слишком слабым и де-факто утрачивает указанную монополию; это путь к кошмару «войны всех против всех».) Ясно, что злоупотребления властью были, есть и будут, от них невозможно избавиться раз и навсегда, как невозможно избавиться вовсе от преступности или болезней. Но можно ограничить возможности для властного произвола. В разных цивилизациях и обществах это делалось по-разному. Радикальнее всего – в Западной Европе и наследующих