Свет Старлинг. Виолетта Стим

      Глава 1. Ночь, изменившая все

      Сложно было назвать Эмайн Аблах местом неизвестным. Напротив, о нем знали многие британцы, из тех, кто хоть сколько-нибудь интересовался мифологией. Имение Яблок, Страна Вечной Юности, Райские острова… О нем мечтали, о нем писали, им вдохновлялись. Однако то, о чем эти фантазеры не догадывались, оставалось фактом весьма прискорбным – место это, хоть и являлось реальным, было проклятым и вовсе не приятным.

      Эмайном именовалась столица в центре одного из островов, в мире, знакомом всем темным магам и колдунам как Нью-Авалон. Там, под кроваво-красным небом, в окружении болот и вечного тумана, вынужденно существовали те, кто не находил себе места ни в Англии, ни где-либо еще. Они-то уж не скупились на прозвища: называли свой мир Пристанищем Обреченных и Островами Вечной Тьмы, бранили его и хулили. И все-таки где, как не в Эмайне, можно было безнаказанно творить чудеса и совершать темные злодеяния?

      Этой холодной октябрьской ночью в городе тоже творилось нечто неладное. Никто не убегал по узким улочкам от патрулей магов-хранителей, пряча за пазухой украденную ценность. Никто не слонялся по закоулкам веселыми шумными компаниями, в поисках жертв для своих ритуалов. Никто не продавал в укромных местечках редкую теперь светлую кровь по спекулятивной цене. В столице было тихо. И понимающих людей это настораживало больше всего.

      В то время, пока жители острова, спрятавшись за закрытыми дверьми и окнами своих жилищ, находились в неведении, над их домами мелькали призрачные тени.

      Тени, появившиеся на одной из аллей неподалеку от дворца магистра, сразу же взмыли в вышину. Они описали большой круг над центром города, словно бы любуясь видом обшарпанных баро́чных зданий, некогда славившихся своей изысканностью и красотой, а затем вдруг разделились. Одни полетели в сторону древнего кладбища, другие – по направлению к болотам, третьи устремились к горам, а четвертые – прямиком к лесу, где в густой чаще был скрыт «мост», ведущий в Хэксбридж, город людей.

      Некий юноша, бесстрашно сидевший на парапете одной из покатых черепичных крыш, со своего места хорошо мог разглядеть растрепанные пучки старых веток, которые помогали удерживаться каждой тени в воздухе, и видел, как едва заметно мелькали искры их чар.

      – Если уж светлые вновь обретут силы, добра от них не жди, – сквозь зубы проговорил он, и серые его глаза недовольно прищурились.

      Не он один этой ночью заметил тени в небе. Из окна своего особняка, фасадом обращенного к широкому проспекту, за багровыми облаками наблюдала элегантная женщина. В одной руке она держала хрустальный бокал с красным вином, а в другой – длинный мундштук с зажженной тонкой сигаретой.

      Женщину эту звали Джорджиана Ларивьер. Год назад она была герцогиней, первой леди в этом мире, а теперь стала просто бывшей, да к тому же незаконной, женой почившего магистра, матерью преступника, заточенного в мифической темнице. Ее понизили до баронессы, в назидание и в качестве насмешки. Однако если бы ее спросили, она ответила бы, что беды мало сказались на образе жизни. Практически никак.

      Решив, что увидела достаточно, Джорджиана отвернулась от окна и прошествовала мимо диванов и кресел к изящной кушетке с изогнутым изголовьем, куда плавно опустилась с самым расслабленным видом. Отпив вина из бокала, она с наслаждением затянулась сигаретой через мундштук и посмотрела на то, как завораживающе огоньки свечей отражаются в многочисленных стенных зеркалах, частично занавешенных зеленой бархатной драпировкой.

      Баронесса предпочитала будуар другим многочисленным комнатам особняка и проводила в нем гораздо больше времени, чем в своем кабинете, гостиной или спальне. Больше всего на свете она любила удовольствия, а наслаждаться ими было лучше среди мягких подушек, дорогих ковров, тканей и позолоты. Пусть остальные считали это безвкусицей – Джорджиану ничье мнение не волновало.

      Именно потому, что ей не было никакого дела до веяний моды, каждый день слуги заплетали ее тяжелые черные волосы, забирая наверх в высокую прическу, а после облачали в длинное ниспадающее платье, какие пользовались популярностью в начале двадцатого века. И сейчас Джорджиана была одета в такой же наряд – из струящегося изумрудного шелка, в тон убранства будуара, со звенящей бахромой из стекляруса на подоле. Большие темные глаза были густо накрашены, а полные губы сверкали алой помадой, будто бы свежей, еще не высохшей, кровью.

      Баронесса полулежала на кушетке и ждала, представляя себя хищницей, лениво подстерегающей жертву. Тени, внезапно появившиеся в небе над Нью-Авалоном, – ничто по сравнению с тем, что она уже сумела провернуть. Требовалось только закрепить успех.

      Наконец откуда-то из-за драпировок послышались шаги, затем беззвучно отворилась скрытая под тканью дверь, и в комнату вошла перепуганная