Гаснет луч пурпурного заката. Олег Агранянц
– Звучит красиво.
– Красиво, – согласился Борис. – А на поверку – так, помывочный пункт. Поплескался в душе, помыл голову в шайке. Смотрю, остался один. Выхожу в раздевалку. А там сюрприз: вещички мои исчезли. Прыгаю, как папуас у костра, соображаю, что делать. И потом на выход. Шествую по улице в натуральном виде. Холодно и непривычно. Спрашиваю у прохожего, как пройти до отделения милиции? А он мне: Не стоит вам по этому поводу беспокоиться. Они сами вас найдут.
– Эти точно, найдут, – вздохнул Треугольников.
Борис понял, что его сокамерник с работой милиции знаком.
– Нашли. Пяти минут не прошло, как явились на мотоцикле с коляской. Повезли в отделение. Там дежурная естественно – девица. Лейтенант. Спросила, как я разделся: по глупости или по хулиганке. Я ответил нейтрально: «так получилось». Она вздохнула и сказала, что так действительно иногда получается. Потом пришел майор и объяснил мне, что я нарушил общественный порядок и надо составить протокол. А для того чтобы составить протокол, нужно опросить работников бани.
– Это верно. Нужно.
– Потом отвезли в тюрьму.
– Тебе повезло. В твоем положении лучше в тюрьму, чем в психушку. Из тюрьмы ты хоть когда-нибудь да выйдешь. Откуда одежонка?
– Дали здесь. Думаю, сняли с покойника.
– Точно. Тут у нас недавно один помер. Болел, говорят. Глядишь, болезнь и не заразная. Была у собаки хата, дождь пошел – она сгорела.
– А у меня и хаты нет. Нечему гореть. Ты по какой статье?
– Инкриминируют похищение большой суммы. Я бухгалтер. Родственники у тебя есть? Передачи носить.
– Никого нет. Мать умерла три года назад; отца ни разу не видел. Те, кто видел, говорили, что я ничего не потерял. Учился в театральном вузе. Потом театр, оттуда выгнали. Теперь ищу работу
– Так ты актер?
– Актер.
– Безработный?
– Безработный
– За что из театра выгнали?
– Длинная история.
– А ты покомпактнее.
– Ладно. Попытаюсь.
2. Нет повести печальнее на свете
– Начну с того, что наш художественный руководитель был тогда в запое, и капитанский мостик занял режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Тот только что вернулся из командировки в Европу и, понятное дело, был полон идей. После одного из спектаклей вызвал он меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту. Сначала похвалил: «Хорошо, динамично», потом стал рассказывать о своих встречах в Европе: «Нам надо учиться. Но не подражать. Искать своё».
– Искать своё – это правильно, – согласился Треугольников. – На немазаной сковороде блинов не испечёшь.
Борис не понял, к чему он это сказал, но решил не уточнять:
– Верно, не испечешь. И я предложил слегка откорректировать текст. Игорь Викентьевич обрадовался: «Прекрасная идея. Попытайся найти неожиданный поворот. Порви с косностью». Мне всегда было жалко, что там, у них в Вероне, всё плохо кончается. И я попросил местного поэта слегка подкорректировать текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.
– Смело.
– Смело.
– И как публика?
– Сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила. Спасибо, – говорит, – за доброе сердце. Так, как у вас, лучше. Некоторые даже плакали от радости. Но нашелся один козел.
Я, – говорит, – недоволен. Вы, – говорит, – мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это. Хочу все как у Шекспира.
– Козел.
– Козел. Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно: «Что это вы такой кровожадный? Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм». А козел завелся: «Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли». Юля обиделась и как ему по уху врежет. И кричит: «Насилуют, насилуют. Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты»!
– Козел.
– Козел.
– Как начальство?
– Игорь Викентьевич топал ногами и кричал: «Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!»
– Как другие актеры?
– Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом стонал: «Избавьте Мельпомену от скабрезности! Избавьте Мельпомену от скабрезности!» А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре приключилось в девятьсот девятнадцатом, тогда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали.
– Милицию вызывали?
– Как же без этого! Повели нас в отделение. Я этому козлу втолковывал. «Гордиться должны. Не каждому удается по роже от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией».