Святость как национальная идея. Иоанн Кронштадтский. Наталья Иртенина
ственной мысли. Исследований, равных по значению труду Г. П. Федотова «Святые Древней Руси» (1931 г.), до сих пор, кажется, не появилось, между тем в его книге изучение феномена русской святости доведено лишь до XVII столетия.
Выходят сборники житий и биографий русских святых, в том числе тематические (посвященные, например, новомученикам и исповедникам ХХ в.), по позднейшему периоду (XVIII–XX вв.) существуют многочисленные жизнеописания конкретных подвижников. Однако все это не может претендовать на обобщающее осмысление темы русской святости, бытования этого явления в российской культуре, его воздействия, прямого и косвенного, на сферы духовной, нравственной, социальной и даже политической жизни страны. Между тем тот же Федотов в своей книге писал: «Если мы не обманываемся в убеждении, что вся культура народа, в последнем счете, определяется его религией, то в русской святости найдем ключ, объясняющий многое в явлениях и современной, секуляризированной русской культуры».
Современность фактически утратила понимание феномена святости, этого универсального языка, на котором говорили и, главное, которым жили наши предки. Если попросить любого человека с улицы дать определение святого, в девяти случаях из десяти ответ будет примерно таким: некий странный субъект, практикующий истязание плоти и морящий себя голодом ради достижения «особой духовности», которая неизвестно в чем заключается. Еще, вероятно, можно будет услышать о «просветлении» и «расширенном сознании», а то и вовсе о галлюцинирующих на тему божественного отшельников. И уж точно никто не сможет вразумительно объяснить, почему святыми стали Александр Невский, Дмитрий Донской или Федор Ушаков.
«Классическое» определение святости (оно же – естественная цель жизни христианина), сформулированное Серафимом Саровским, – как стяжания Духа Святого, – понятно лишь людям воцерковленным. Более упрощенная формулировка: раскрытие в человеке образа и подобия Бога, следование правде Божьей и стояние за нее – для секулярных масс также в общем таинственна и непроницаема. Массам более внятен девиз Данилы Багрова («Брат»): «на в деньгах сила, а в правде» – конъюнктурная переделка христианского «не в силе Бог, но в правде». На этом основании Данилу Багрова можно канонизировать как «святого нашего времени», что, кажется, и было сделано (впрочем, с попытками последующей деканонизации).
Иными словами, русские святые совершенно незаслуженно забыты и вытеснены за пределы современной бесцерковной культуры. Они стали всего лишь «преданьем старины глубокой». И это не только недоразумение. По большому счету это преступление против русской истории и культуры, из которых вырезана фактически сердцевина. Попробуй сейчас кто-нибудь изъять из школьных программ весь золотой век русской литературы, а заодно и серебряный – от Пушкина до Гумилева. Засмеют же. Ну а чтобы вставить в эту же программу десять золотых и серебряных веков русской святости, уже много лет идет борьба с минобразом – воз и ныне там. При том что значение множества наших святых для России – едва ли не большее, и намного, чем значение Пушкина для русской литературы.
Как ни странно, нужно объяснять, что русские святые – национальное достояние, наряду с прочими государственными мужами, гениями и народными героями. «Их идеал веками питал народную жизнь; у их огня вся Русь зажигала свои лампадки» (Г. П. Федотов). Святость, устремленность к небу, к правде Божьей, стяжание Духа Святого – это был глубинный язык бытия, понятный всем, от крестьян до государей, объединявший всех в общем служении цивилизационной сверхценности – Святой Троице православного вероисповедания. Благодаря этому общему для всех языку был возможен подлинный демократизм – как один из вспомогательных инструментов власти, была возможна симфония власти и народа. Народ в лице преподобных старцев, монахов, поучал князей и бояр, вел с ними беседы, да не о погоде, здоровье и видах на урожай, а о том, как подобает землей править, как в мире с совестью и с народом жить, как праведный суд строить, как государство русское возводить. Собеседниками и авторами поучительных посланий князьям были Феодосий Печерский, Сергий Радонежский, Кирилл Белозерский, Пафнутий Боровский, Иосиф Волоцкий, в эпоху империи – святитель Митрофан Воронежский, которого весьма почитал Петр Первый, митрополит Филарет (Дроздов), с которым советовались три императора, Серафим Саровский, чье письмо, адресованное Николаю II, государь прочел спустя семьдесят лет после кончины преподобного. Нередко святым приходилось напрямую вмешиваться в дела политические, раз за разом доказывая, что и политика не имеет права быть грязным делом, что только тот дом строится прочно, на века, в основание которого положены братская любовь и нравственная чистоплотность. Святость мирила князей в их нередко кровавых усобицах, выступала с обличениями в неправде и произволе (митрополит Филипп во время опричнины). Нравственный и духовный авторитет святых подвижников был очень высок: они могли повелевать правителям, силою слова и собственной личности смирять буйные нравы. И, разумеется, ни с чем невозможно сравнить колоссальное духовно-нравственное воздействие святых на русский народ в целом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте