Крах. Арне Даль
едательство.
Ему кажется, что он видит берег сквозь повязку. Где они бросаются песком, ныряют в море, скребут руками и коленями по дну, забираются на скользкие камни, съезжают с них как с горки, так что потом болит попа, плавают под водой, выискивая цветные камешки.
Летняя ночь на удивление тиха.
Но вдруг раздается еле слышное урчание. Мотор? Потом снова все стихает.
Он думает, что вокруг темно. Должно быть темно. Сейчас, наверное, те смутные часы, когда солнечный диск опускается в неизвестность за горизонт. Хотя откуда ему знать точно.
Он понятия не имеет.
Но что-то растет внутри него. Нечто, не поддающееся контролю.
Две вещи одновременно.
Одна – это страх, ужас, испуг. Он знает, что для него же так лучше, но он боится боли. Ему претит ожидание боли.
Он заранее ненавидит то, что произойдет в ближайшие минуты этой июльской ночи.
И вот тут рождается то, второе, что зреет в нем. Это гнев. Гнев, вызванный предательством. Хотя он маленький, он знает, что эта ярость никогда его не покинет.
Гнев словно прожигает дыры в повязке, и он видит все.
Он видит песчаный пляж, тянущийся вдоль неподвижного моря, видит выступающие из воды камни, видит опушку леса, зубцами выступающую вдалеке.
Все, чего он не видит, гнев словно припечатывает к его роговицам.
И вдруг он слышит скрип песка. Очень отчетливо.
Словно кто-то просится сюда из другого времени.
2
Кажется, что все ее сознание высосано через дыру во времени, и теперь вместо него осталась чистая боль.
Сквозь пронзительную боль она пыталась подобрать слова. Слова успокаивают. По идее. Должны успокаивать.
Неторопливость, с которой руки приближались к пока бессловесному, открыла возможность отыскать выражение. Попытаться вызвать ассоциации между горящими нервными окончаниями.
Гимнастика. Акробатика между двумя горизонтальными жердями. Только они назывались не жердями. А как назывался сам вид спорта?
Разумеется, она осознавала, что просто пытается отвлечься. Это сродни движению по кругу. Для того, чтобы боль не овладела ею целиком, сделав невозможным движение физическое.
Художественная гимнастика? Спортивная? Больше похоже на спортивную. Какие там были виды? Одиночные, конечно. Прыжки через коня, кольца. А прыжки, вообще, были? Но та штука, с жердями, как же ее? Брусья?
Да, брусья. Точно. Первое за долгие месяцы мгновение без боли настало, когда она увидела слово перед собой.
Островки спасения.
Руки, поддерживающие ее наверху, отпустили хватку, как только она схватилась за брусья, показавшиеся ей спасительными островками. Уходящими вдаль, в бесконечность.
Между островками, всего в десяти сантиметрах, показалось лицо. Губы на женском лице изображали подбадривающий крик. Но слышно ничего не было. В ее системе чувств не осталось места для звуков. Все пространство заняла боль.
И все-таки она сделала первый шаг. Первый самостоятельный шаг. Повиснув на островках, она рвалась вперед. Боли стало тесно внутри тела, она начала просачиваться сквозь кожу, создавая вокруг удушающую ауру. Но несмотря на это – еще один шаг.
И еще.
Она не спускала глаз с лица женщины, медленно отодвигающейся между брусьями, и ей казалось, что, вцепившись в него взглядом, она сможет просверлить дыру в ауре, впустив внутрь звуки. Она услышала собственный вопль, смешанный со слезами, который она буквально выплюнула в лицо женщине.
Женщина быстро шагнула ей навстречу, обняла ее за торс. Когда лицо ее было в паре сантиметров, женщина сказала:
– Не сдавайся, Дезире, ты уже почти на середине.
Каким-то образом ей удалось оттолкнуть фигуру в белом халате и прошипеть:
– Не называйте меня Дезире.
А потом она сделала следующий шаг.
Молли Блум осмотрелась: она стояла в тупике, который упирался в горстку красных домиков на улице Осегатан. Зима почти миновала, стоял холодный промозглый субботний день в начале марта, и через пару минут жизненный тонус Молли должен быть увеличиться по меньшей мере вдвое. Входя в подъезд дома на улице Плуггатан в районе Сёдермальм, Блум размышляла, почему все вышло именно так. Ни одной секунды своего прошлого существования она не посвящала мыслям о такого рода жизни – и вот она, пожалуйста.
Что стало с ее мечтами?
Пока она, перешагивая через ступеньку, поднималась по лестнице, перед глазами возник утраченный мир. Кроссфит, самооборона для женщин, кровь, пот и слезы. Однако, когда Блум оказалась наверху, этот мир улетучился и на место ему пришел другой, более серый и холодный. Правда, он вот-вот просветлеет.
Она позвонила в дверь. Открывший мужчина выглядел не особенно просветленным. Скорее невыспавшимся.