Юми. Алёша
вник Виктор Хлебников прильнул к монитору. Камера приблизила немолодую белокурую женщину в жалких лохмотьях, робко мнущуюся у входа в Исторический музей. Трещина на старой камере мешала разглядеть ее лицо.
– Изображение четче. И усильте, наконец, звук!
– Сынок, – женщина вытянула вперед руки, ее голос утонул в каком-то странном гуле, будто рядом с Красной площадью играл водопад или шумел улей, то приближая, то удаляя пчелиный рой.
Камера продолжала блуждать между женщиной и воротами в музей, на колоннаде которого какой-то умник выцарапал острием ножа – World of Thanks. Спасибо из прошлого. И никаких танков! Никаких танков… Игра слов, не более того.
Полковник напряг скулы и прошипел:
– Кто выпустил эту чертову бабу?
– Она сказала, что там ее сын… Сказала, что остановит их, – ответил кто-то из солдат.
– Дебилы, – процедил сквозь зубы комендант. – Покажите площадь!
Камера дернулась, нервно уткнулась в булыжник, затем медленно повернулась к залитому солнцем и не по-военному сверкающему куполами Блаженному.
– Ё! – выдохнул Хлебников; у музея, прямо напротив женщины, стояли человекоподобные исполины, их было семеро, все без одежды, без оружия, без намека на дружелюбие, а со стороны Васильевского спуска к ним двигалась живая серая масса. – Юми…
Когда первые серые чудовища поравнялись с теми, что стояли у музея, женщина истошно завопила и бросилась вперед, навстречу сыну. Споткнулась, упала, поднялась на колени. От толпы отделилась гигантская фигура и подошла к женщине. Та обхватила грязные волосатые ноги монстра, из глаз ее хлынули слезы.
– Мальчик, маленький мой, родненький, – причитала женщина, облизывая шерсть и обнимая ноги того, кто когда-то назывался ее сыном. – Ромочка, прости меня, прости…
– Рэм! – прогремело чудовище и оттолкнуло женщину.
– Рэм! – понеслось по площади, утопая за Васильевским спуском в Москва-реке; сотни глоток выкрикивали имя своего вождя, заставляя, казалось, содрогаться вековые стены Кремля.
«Ромул, Рэм… Гребаный Древний Рим»… Не отрывая взгляда от черно-белого старого монитора, Виктор Хлебников нащупал на столе граненый стакан, чуть не опрокинув, залпом опустошил его и прошептал:
– Конец бабе.
Рэм, будто услышав слова коменданта, медленно выкрутил косматую голову навстречу камере, обнажив тошнотворную пасть. И… зловеще улыбнулся. Нет, полковнику это только показалось: чудовища не улыбаются!
– Ближе, еще ближе, – завороженно повторил Хлебников; наконец, не выдержал и заорал что есть мочи:
– Ближе, сука!!!
Но камера не послушалась военного, «отъехав» и снова сосредоточившись на общем плане. Женщина продолжала исступленно целовать грязные ноги Рэма. Тот некоторое время молча и безучастно смотрел на нее сверху вниз, потом что-то пробурчал («Мама», – показалось коменданту) и рывком поднял ее за волосы так, что их взгляды пересеклись. Свободной рукой сын разорвал на женщине одежды и провел когтями между ее худых грудей, оставив на теле глубокие царапины, тут же наполнившиеся густой кровью. Мать пронзительно закричала, а Рэм продолжал медленно царапать податливую плоть, держа женщину вытянутой рукой прямо перед собой. Его движения участились, он вошел в первобытный азарт, разрывая кожу и проникая все глубже и глубже, к самому сердцу. Вскоре в его руке висели ошметки человеческого тела на тонких костях, и лишь перекошенное лицо с застывшим безумным взглядом, не тронутое когтями, напоминало о том, что каких-то пять минут назад это была немолодая белокурая женщина, зовущая у Исторического музея своего потерянного сына.
– Мальчик, милый мой мальчик…
* * *
Иван Хорунжий молча стоял возле большой настенной карты Москвы и вглядывался в названия улиц. Каждый переулок, каждая строка названия на карте была для генерал-майора родной. Он смотрел на красные кольца, которые рисовал после донесений, и видел, как они, эти кольца, сжимаясь, приближаются к последнему убежищу столицы. Или еще не последнему?
За дверью кабинета с пожелтевшей табличкой «Командующий Сопротивлением» послышались торопливые шаги.
– Товарищ генерал, разрешите обратиться? – без стука ворвался в кабинет взволнованный капитан Чижов.
– Валяй.
Капитан нервно вытер рукавом капельки пота со лба:
– Товарищ генерал, наши докладывают о падении еще двух постов.
– Плохо… Назови номера постов, – Хорунжий снова повернулся к карте и взял красный маркер.
– Нет номеров, – опустив глаза, ответил капитан. – Я не знаю.
– Как не знаешь? – генерал повысил голос. – Ты что, семь раз до этого знал, а сейчас забыл?
Казалось, слова командующего врезаются не только в слух стоящего перед ним капитана, но и, проникая сквозь бетон, распространяются дальше, вглубь земли, за пределы бункера.
– Я имел в виду, что сейчас это не имеет