Вилли. Нина Дашевская
она перестанет. Но она не перестаёт. Приходится обходить по другой улице, а там путь длиннее.
Так что я опаздываю ещё из-за этой собаки. А достаётся почему-то всё равно мне.
Обычно я пытаюсь проскочить в класс незаметно. Просунуть нос в дверь и, когда Анна Сергеевна отвернётся, проскользнуть по стенке на свою последнюю парту. Но она всегда замечает. Всегда!
– Сколько можно, Воробьёв! – говорит она своим великанским голосом, который достался ей в наследство от дедушки. Потому что сама она маленькая, а голос – ого-го! Думаю, от дедушки; и ещё думаю, что дедушка этот был великан.
– Неужели нельзя выйти из дому раньше? – громыхает она. – Почему я никогда не опаздываю?!
И правда, почему? Может, это тоже в наследство достаётся? Неопаздывание. Например, ей досталось от бабушки. Может, её бабушка работала машинистом поезда. Машинисту нужно быть точным. Хотя… Хотя нет, поезда часто опаздывают. Значит, неопаздывание от дедушки-великана досталось, вместе с голосом. Дедушка, конечно, всегда успевал к этому поезду. Там они с бабушкой и познакомились. Как, интересно, он помещался в вагоне?.. Наверное, сверху ехал. Верхом.
– Воробьёв! Ещё улыбаешься!
…Какое всё-таки это ужасное место – школа. Человеку там улыбаться почему-то запрещено. Улыбнулся – и привет, дневник на стол!
– А вы знаете, – сказал Марк со второй парты, – что одна улыбка продлевает жизнь человеку на четырнадцать минут. В среднем.
И все заулыбались, и Анна Сергеевна тоже. Так что в школе иногда бывает и хорошее.
А потом ко мне подошёл Комарик. И тихонько спросил:
– Севк… У тебя ручки нет запасной?
Ну, я дал ему, конечно, ручку. Маленький Комарик, самый маленький в классе. Ничего в этом не было такого особенного, просто ко мне никто никогда не подходит. А он подошёл.
А потом зато школа кончилась. И я снова стал совершенно свободен, стоял и смотрел на велосипеды, пристёгнутые возле школы. Не думал – вот бы мне такой! – нет. Просто смотрел. И Комарик со мной. У него тоже не было велосипеда.
Вышел Генка, длинный, носатый, со своей противной чёлкой. Лихо сел на велосипед – у него особенный, с миллионом скоростей – и поехал прямо на Комарика. Он, конечно, думал – Комарик отойдёт. А Комарик задумался (он вообще иногда задумывается), и Генка наехал на него, толкнул колесом. Комарик упал.
– Ты что делаешь! – заорал я на него. – Ну-ка извинись, быстро!
– Ещё чего, – хмыкнул Генка. Но моя шпага с шумом рассекла воздух прямо у его острого подбородка.
– Просите прощения, сэр, или вы пожалеете!
Генка скосил глаза на кончик моей шпаги. Потом посмотрел мне в глаза. И понял, что со мной шутки плохи…
На самом деле, конечно, ничего он не понял. Он даже не оглянулся и был уже далеко. Всё потому, что… Если честно, на самом деле я ничего не сказал. И уж конечно, никакой шпаги у меня не было.
Комарик поднялся, как-то беспомощно посмотрел на меня и заковылял, прихрамывая, подальше отсюда. Я хотел за ним пойти… Но почему-то не пошёл.
В общем-то, он сам виноват. Мог бы и отскочить как-нибудь.
Какое-то противное всё же осталось чувство. Из-за Коли этого. На самом деле ведь он Коля, Коля Марченко. Сокращённо как раз и выходит – Ко-Мар. И чего он там стоял? Обидно: уроки закончились, а чувство противное. И я пошёл домой через парк, чтобы отвлечься. Правда, парк не совсем в той стороне, где мой дом, – даже, можно сказать, совсем в противоположной. Но я же не виноват, что парк так неудобно расположен. Зато там каштаны. А по дороге к моему дому каштанов нет.
Объявление
Я сел на скамейку и достал бутерброды. Они были ужасно вкусные. Багет, нарезанный вдоль, пополам, а внутри – сыр и помидоры. Ещё был какой-то укроп, но я его выбросил. Терпеть не могу укроп. Когда мама наконец это поймёт? Ну вот, сидел я и ел бутерброды. А они были, кстати, в газету завёрнуты. И я, пока ел, читал эту самую газету. Я всегда, когда вижу буквы, – читаю, не могу остановиться, так у меня зрение устроено. И вдруг я увидел – краем глаза – то, чего не могло быть. Вообще.
«Отдам велосипед в хорошие руки…»
Налетел ветер, подхватил газету. Я вскочил и побежал её догонять, но она летела всё дальше и дальше, пока я не бросился на неё, как вратарь на мяч. И упал в грязь коленками. В жирную грязь, на которой чётко отпечатались велосипедные следы. А теперь ещё и мои коленки. И локти. И, собственно, весь я. Но бутерброд я спас.
А главное – в другой руке у меня была газета. Да, я не ошибся. Там было написано именно так:
«Отдам велосипед в хорошие руки. Обращаться: переулок Маятников, дом 15. Спросить Августину Блюм».
Августина Блюм? Вот странное имя, подумал я и хмыкнул про себя: кто бы говорил. У меня тоже имя так себе. Не скажу какое, я его не люблю. С другой стороны, разве может человек с обыкновенным именем отдавать даром велосипед? Да ещё в хорошие руки, словно щенка?
Августина