Портрет художника в юности. Джеймс Джойс
повстречался ей славный малыш по прозванию мальчик-зайчик…
Эту историю ему рассказывал папа: папа на него глядел через стеклышко: и у папы лицо было в волосах.
Мальчик-зайчик это был он. А буренушка шла по той дороге где жила Бетти Берн: это у кого были лимонные леденцы.
Расцветали розы
На лугу зеленом.
Он пел эту песню. Это его была песня.
Атитали ози.
Когда в постельку намочишь то тепло сперва а потом будет холодно. Мама подстилает клеенку. От нее запах такой какой-то.
От мамы он больше любил запах чем от папы. Мама на пианино играла матросский танец чтобы он плясал. Он плясал:
Тралала лала
Тралала траладушки
Тралала лала
Тралала лала.
Дядя Чарльз и Дэнти прихлопывали. Они старее были чем папа и чем мама только дядя Чарльз еще старее чем Дэнти.
У Дэнти были две щетки в шкафу. Щетка что с бархатной коричневой спинкой была в честь Майкла Дэвитта, а щетка с бархатной зеленой спинкой в честь Парнелла. Дэнти ему давала всегда мятный леденец когда он ей приносил салфетку.
Вэнсы жили в номере семь. У них и папа и мама были другие. Это были папа Эйлин и мама Эйлин. Когда они вырастут большие то он женится на Эйлин. Он спрятался раз под стол, а мама говорит:
– Ну, Стивен больше не будет так, его же тогда в рай не возьмут.
А Дэнти сказала:
– И прилетят коршуны, ему глаза расклюют.
Глаза расклюют,
В рай не возьмут.
В рай не возьмут,
Глаза расклюют.
В рай не возьмут,
Глаза расклюют.
Глаза расклюют,
В рай не возьмут.
Площадки для спорта были просторные, и на них роем толпились мальчики. Все кричали, а старосты их подбадривали еще более громкими криками. Вечереющий воздух был бледным и прохладным. После каждого прорыва и удара по воротам в сумеречном свете словно грузная птица пролетал грязный кожаный шар. Он топтался в хвосте своей команды, подальше от глаз старосты, подальше от буйных бутс, и время от времени делал вид, что бежит. Он чувствовал свое тело слабым и маленьким в гуще игроков, а глаза его плохо видели и слезились. Вот Роди Кикем, он не такой, все мальчики говорили, он будет капитаном команды третьего класса.
Роди Кикем отличный парень, а Крыса Роуч, тот вредина. Роди Кикем в своем шкафчике держит наколенники, а в столовой у него корзинка с запасами. У Крысы Роуча здоровенные руки. Он назвал пятничный пудинг собака-в-тряпке. А еще он как-то раз спросил:
– Как тебя зовут?
Стивен ответил:
– Стивен Дедал.
Тогда Крыса Роуч опять спросил:
– Это еще что такое за имя?
А Стивен не нашелся ему ответить, и тогда он снова спросил:
– Твой отец кто?
Стивен ответил:
– Он джентльмен.
И Крыса Роуч тогда опять спросил:
– Он что, мировой судья?
Он переступал с места на место в хвосте своей команды, иногда понемножку перебегал. Но руки у него уже от холода посинели. Он держал их в боковых карманах своей серой курточки на ремне. Ремень это что вокруг курточки. А еще ремень это угостить ремнем. Один мальчик сказал как-то Кэнтуэллу:
– Я вот тебя угощу ремнем.
А Кэнтуэлл ответил:
– Ступай подальше. Ты вон Сесила Сандера угости. А он тебе хороший пинок под задницу.
Так говорить это некрасиво. Мама наказывала ему, чтобы он в колледже не разговаривал с грубыми мальчишками. Какая мама хорошая! В самый первый день, когда они в вестибюле замка прощались, она сложила наполовину свою вуаль и подняла до носа, чтобы его поцеловать: и у нее и нос и глаза были красные. Но он притворился, будто не замечает, что она вот-вот расплачется. Мама очень красивая, но когда плачет, не такая красивая. А папа дал ему две монеты по пять шиллингов на карманные расходы. И еще сказал, если только он что-нибудь захочет, пусть напишет ему домой, и чтобы он никогда и ни за что не ябедничал на товарищей. И потом у ворот замка ректор пожал руки папе и маме, и у него сутана трепыхалась по ветру, и кеб тронул и покатил, и папа с мамой сидели там в кебе. И они из кеба замахали ему руками и закричали:
– Прощай, Стивен, прощай!
– Прощай, Стивен, прощай!
Он оказался в центре свалки вокруг мяча и, боясь горящих глаз, грязных бутс, согнулся и стал смотреть сквозь ноги. Мальчики боролись, пыхтели, а их ноги топали, брыкались, толкались. Потом желтая бутса Джека Лоутона наподдала мяч, и все остальные бутсы и ноги рванули следом. Он пробежал за ними немного и стал. Бежать это же было без толку. Скоро уже все поедут на праздники по домам. После ужина он в классной заменит число семьдесят семь, наклеенное у него внутри парты,