Идущая следом. Валерия Горбачева
человек спрашивает меня о моих рисунках. Надо же, это приятно, оказывается.
– Совершенно замечательные иллюстрации, – мужчина говорит, похоже, искренне, – я увидел – сразу понял, что создавал их талантливый и необычный человек.
– Необычный? – я чувствую, что смущена, что мне, в целом, не свойственно.
– Да, очень своеобразные, я бы сказал, самобытные рисунки.
Я снова улыбаюсь. Но молчу. Потому что сказать мне, в общем-то, нечего. Оказывается, это, конечно, приятно, когда тебя хвалят вот так, в глаза, но совершенно неловко. Дурацкая ситуация. Спросить «Вы в самом деле так считаете?» – значит напрашиваться на дальнейшие комплименты, а напрашиваться не хочется. Начать противоречить, дескать, ничего самобытного там нет, то это либо снова ждать, что тебя будут переубеждать, то есть опять же напрашиваться на комплименты и похвалу, либо действительно убеждать человека, а вдруг он возьмет и правда решит, что ничего необычного там нет. Тоже неприятно. Так что лучше… промолчать.
– Ирина Александровна, я потом видел еще Ваши работы. Они удивительны.
– Спасибо, – я улыбаюсь, – простите, Вы не представились…
– Да-да, простите, – мужчина ничуть не смущается, – Анатолий Петрович.
– Спасибо, Анатолий Петрович, – киваю я, – мне очень приятно.
– Ирина Александровна, – он замечает, что я делаю движение, чтобы отойти, и, видимо, поэтому произносит чуть торопливо, – один вопрос, можно?
– Конечно, – я действительно хотела уже уйти, чтобы не затягивать разговор, грозящий перейти в круговую версию. Это когда начинается повторение по кругу одного и того же: «замечательные рисунки» – «правда?» – «правда, они очень хороши» – «спасибо» – «нет, правда, в них есть что-то необычное» – «в самом деле?» – «конечно, они замечательны» … и так далее до бесконечности. Я хотела это прекратить, но на вопрос я, конечно, отвечу.
– Скажите, пожалуйста, то, что Вы рисуете, Вы это видели где-то или это вымышленные образы?
– По-разному бывает, – я улыбаюсь, – но чаще, конечно, я рисую то, что вижу.
Я его обманываю. Чаще я рисую то, что возникает в моей голове из ниоткуда. Но я же не сумасшедшая, чтобы в этом признаваться. Настоящие художники, может, и не стесняются признаваться в своей «самобытности», читай – ненормальности, но я-то не настоящий художник. Для меня это хобби, спасение от скуки, переживаний и еще отдых. Так что я вполне нормальная, адекватная и обычная. Как чукча – что вижу, о том и пою, то бишь то и рисую. Как будто.
– Спасибо, – благодарит он и смотрит как-то озадаченно, но улыбается, – не смею Вас задерживать, Ирина Александровна, но, если позволите, еще как-нибудь хотелось бы поговорить.
– Конечно, Анатолий Петрович, конечно, рада буду пообщаться.
Ух, наконец-то, а то как-то не по себе. Странное чувство. Неловкость какая-то. Может, это и есть «бремя славы»? Эта мысль вызывает у меня приступ смеха, и я, отойдя на несколько шагов, смеюсь.
– Что