Смертельный кадр. Валерий Шарапов
льности. Они обсадили дом высокорослыми деревьями, и с мая по октябрь здание РУВД укрывала шапка свежей зелени. Попасть к одноэтажному непритязательному зданию, скромно ютящемуся во дворах более высоких и солидных собратьев-многоэтажек, можно было двумя путями: со стороны Красногвардейского бульвара или со стороны улицы Подвойского.
О том, что за стенами скромного домика несут нелегкую службу советские милиционеры, сообщала неброская вывеска над массивной деревянной дверью, на которой по черному полю рассыпались золотые буквы. Неизменное изображение герба напоминало, что здание относится к госструктурам и гражданам с преступными наклонностями лучше держаться от него подальше. Законопослушным горожанам такое соседство приносило успокоение, ведь лозунг, брошенный в народ поэтом Маяковским: «Моя милиция меня бережет!» – в социалистическом обществе воспринимался вполне серьезно.
Сотрудникам районного управления их «второй дом» казался вполне уютным, а его расположение – удобным: близко к центру и в то же время скрыт от любопытных глаз. Чего еще желать? Разве что зарплату посолиднее да начальника помягче, но это уже из области фантастики. Старший оперуполномоченный уголовного розыска Роман Савин в свои неполных тридцать два фантастикой не увлекался. Он воспринимал жизнь вполне серьезно, так же относился и к работе в отделе по расследованию уголовных преступлений. Его непосредственный начальник майор Владимир Валерьевич Кошлов был человеком суровым, скорым на расправу, но справедливым, чего нельзя было сказать о начальнике Краснопресненского РУВД подполковнике Шибайло. Вот уж кому не помешало бы поучиться сдержанности и уважению к подчиненным.
Впрочем, капитана Савина и этот аспект милицейской службы не слишком расстраивал. За восемь лет работы он сменил четыре отдела и на личном опыте убедился, что, как говорится, «бывает и хуже». Зато здесь, на Краснопресненке, ему повезло с напарником, а это в оперативной работе словно выигрышный лотерейный билет в «Спортлото» вытянуть. Конечно, у старшего лейтенанта Якубенко были свои недостатки: и поспать он любил, отчего частенько опаздывал на летучки, а Роману Савину приходилось изворачиваться, придумывая для напарника оправдания, и с начальством поспорить не прочь, сколько его за это ни ругай, и, чего греха таить, к женскому полу неравнодушен, хоть вот уже два года как счастливо женат. Но кто в этой жизни без греха?
При всех минусах старлея Якубенко, плюсы однозначно перевешивали. Работу свою он знал досконально, по той простой причине, что являлся потомственным опером. Его отец тридцать лет прослужил в том же Краснопресненском отделе и с малых лет таскал позднего, а оттого долгожданного сынишку на «настоящую мужскую работу», пока шальная пуля заезжего гастролера-налетчика не прервала его жизнь. К тому моменту Саше Якубенко исполнилось шестнадцать, и он, несмотря на запрет матери, упросил начальника РУВД дать ему работу при управлении. К двадцати восьми годам он успел окончить школу милиции, получить место оперативника и обзавестись красавицей женой, но приходить на службу вовремя так и не научился.
Вот и этим утром Роман Савин, сидя напротив Кашалота (так за глаза оперативники называли майора Кошлова), моргал глазами и спешно придумывал задание, выполняя которое доблестный старлей Якубенко никак не мог присутствовать на еженедельном совещании. Утро понедельника майор всегда был не в духе, а в этот раз и подавно. Его законный отдых, который в кои-то веки пришелся на август, бесцеремонным образом прервали по причине путаницы в отчетности его отдела, и Кашалот готов был проглотить, прожевать и выплюнуть каждого, кто оказался хотя бы косвенно причастен к его внеплановому возвращению.
Дело, над которым работал их отдел, было успешно завершено еще в четверг, поэтому неопределенным объяснениям капитана Савина майор Кошлов не поверил ни на грош. Он выставил Савина из кабинета, приказав доставить ему Якубенко в течение тридцати минут, иначе… Заканчивать майору не было смысла, потому что его подчиненные и так знали, чем страшна подобная угроза.
От назначенного времени оставалось всего пять минут, а Савин так и не нашел старлея. Он сидел в их общем кабинете за столом и яростно накручивал диск телефона. В квартире Якубенко, которую молодожены делили с тестем и его старухой-матерью, трубку никто не взял. На лодочной станции, с которой напарник частенько брал напрокат лодку, чтобы порыбачить на выходных, старлея не видели больше месяца. У школьного приятеля по прозвищу Барон Якубенко тоже не появлялся довольно продолжительное время. В запасе Савина оставался всего один телефонный номер – бывшей подруги старлея.
Он сидел с занесенной над телефонным диском рукой и раздумывал, стоит ли прибегать к крайним мерам и беспокоить «бывшую», которая, по сведениям капитана, до сих пор лелеяла надежду, что красавец старлей одумается и вернется к ней, когда дверь кабинета с шумом распахнулась и в дверном проеме появился виновник переполоха. Красавец брюнет с пышной шевелюрой, озорными искорками в карих глазах, пухлыми губами и синеватым отливом вечной, плохо поддающейся бритве щетины на щеках, он являл собой резкий контраст с блондинистым Савиным, обладателем серо-голубых глаз и строгого, проницательного взгляда. В отличие от Савина, имеющего вполне стандартные