Корни. Александр Игоревич Решовский
ий. Размашистая подпись изгибается в изобильных витках.
– Бегал? – спрашиваю.
– Бегал..
И на бегу же сорвав диск подсолнуха, покидает чью-то землю с огнем в руках. Щурясь, грызет семечки на берегу блестящей реки и бросает шелуху по течению. С тех пор, как нас осталось двое, он бегает. Кто я, чтобы мешать?
Перелистываю: «Обозвал одноклассника нецензурным словом».
– Ну и как ты его назвал?
– Ну это, – отцу бы он не сказал.
– Давай уже.
– На мэ.. – и мне не скажет.
– Мудаком, что ли?
Лыбится, услышав от меня это крепкое, с коньячными нотками, слово.
– Дальше смотреть? – спрашиваю.
– Не знаю.
Переворачиваю страницу и вижу красные волны курсива, пересекающие разворот:
«..в подобной ситуации, как ваша..»
«..приняв опекунство, вы обязаны контролировать..»
«..подобное поведение характерно..»
«..я понимаю, что..»
«..множественные прогулы и..»
«..нельзя игнорировать..»
«..буду вынуждена обратиться..»
«.. с уважением, А.Н»
А точка Н. Приехала месяц назад, с раскаленным дипломом, так сильно обжигающим белые ладони, и устроилась в школу. Говорят, чуть не упала в колодец, когда снимала ведро с крюка. Кто-то рядом был и подхватить успел, а так бы плюхнулась. Может, ей и стоило немного остудиться. Малой очень смеялся, когда рассказывал.
– Че ей надо? – спрашивает он, и в шутливом тоне нотки испуга.
Она хочет, чтобы я заставил тебя учиться и жить, а мне же хочется зарастать травой на пепелище. Наши интересы не совпадают. Не время еще. Беги, братец…
– Да хрен с ней, – говорю и громко схлопыпваю дневник у него перед носом.
– Ты, блин! – удивленно дернувшись, он отвесил мне трескучий подзатыльник, и скоро уже возник на другом краю поселка, где хилые, вечно-добрые псы смиренной паствой следовали за ним по пятам, подолгу ожидая, когда он насмотрится на какую-нибудь мелочь, вроде радужного пятна солярки в луже.
Надо пойти и поговорить с этой А.Н, пока не поздно. У школы, на краю клочка утоптанной земли, где на физкультуре стайкой пираний пацаны гоняют мяч, есть сбитая из пней и широкой доски лавка. На ней, записывая что-то в тетрадь, и сидела А.Н. Сбежавшая из города, она любит иногда работать на природе, и работает усердно. Работа – это все, что у нее есть. Представляюсь и, с ее позволения, присаживаюсь рядом. Она рада, что между нами «налаживается диалог» и подчеркнуто обращается на «Вы».
Смотрит в переносицу, уверенная, что всем деревенским надо смотреть в глаза. Понимаю, почему малой ее не любит. Ее лицо, мимика, голос, жестикуляция, все – соринка на глазу этих мест. Прекрасная соринка, что собирается здесь жить. На коленях раскрытая тетрадь, и ветер переворачивает страницы, полные алых, зеленых, и черных, как сажа, строк.
Интересно, если развязать узелки ее истерической подписи, приведет ли эта красная нить в ее пустой дом? Она пытается объяснить мне всю тяжесть положения. Я слушаю.
Простые числа
– Жуйте долго и медленно. Для живота это полезно, – единственное, что сказал отче за весь день.
Мы жуем, как придется. Закончив, собираемся уходить. Уже одеваемся, а отче так и сидит в унылом пожирательном молении, не мигая всматриваясь в мрак собственных мыслей. Оставив его, тремя снегирями мы вылетаем на простор зимы.
Слушая, как хрустит непочатый снег под нашими скорыми шагами, отче жует полтора куба сырых дров, жует порванную цепь бензопилы, и, неизменно, до горькой слюны, жует край платья, в котором так легко, без объяснений, точно по весеннему ветру танцуя, сбежала мама.
День ясный и солнце играет на гранулах покрова. Простор сверкает и освежает, как новогоднее шампанское в граненом стакане. Нам остается только опьянеть и с головой закинуть себя в печь этого пространства, гореть на морозе и от мороза, катиться снежным комом по стране черных деревьев, стараясь не оглядываться на три борозды следов, что тянутся от далекого уже дома, над которым расплывчатой серой мазней плывет дымок, как исходящий дух.
– Как хочу, так и жру, – Андрюха говорит.
– Сдает батя. Скоро башкой о стену биться начнет, – продолжает.
–Да прямо сейчас и бьется, – малой подхватывает.
Легкой затрещиной сбиваю снег у него с шапки.
–Ты че?
–Не борзей.
Вместо того, чтобы биться головой о стену, отче переламывает ружье, даже не убрав за собой со стола. Так сильно приспичило, пока медленно и долго жевал. Под нарастающий свист закипающего чайника, он ошалело смотрит