Sub ipsum funus. Алекс Бэйлор

      Когда я сплю, я не знаю ни страха, ни надежд, ни трудов, ни блаженств. Спасибо тому, кто изобрел сон. Это единые часы, ровняющие пастуха и короля, дуралея и мудреца. Одним только плох крепкий сон, говорят, что он смахивает на смерть.

      Мигель де Сервантес, «Дон Кихот»

      Глава – Что такое реальность?

      Я думаю, что умер.

      Я сижу в пещере, где никогда не было света. Однажды мне сказали, что за спиной у меня горит огонь, а передо мной – лишь тени. Я поверил. Теперь я рассказываю эту историю другим. Я говорю: «Мы видим только отражения вещей. Истина – где-то там, но мы не можем её познать». Они кивают, но не слушают. Возможно, они притворяются. Возможно, притворяюсь я.

      Иногда я выхожу из пещеры. Нет, не так. Иногда я думаю, что выхожу из пещеры. Я представляю, что вижу солнце, но, возможно, это всего лишь новая тень, более сложная иллюзия. Я начинаю рассказывать об этом другим: «Я был снаружи. Там по-другому». Но мне не верят. Они говорят: «Ты всегда был здесь. Мы знаем тебя, Максим». Может быть, они правы. Может быть, я никогда не выходил.

      Я придумываю свою историю заново. В этот раз я слеп. Говорю об этом людям, и они верят мне больше. Слепому легче поверить, чем тому, кто утверждает, что видел истину. Я рассказываю им, что мир можно познать на ощупь. Я обманываю их, потому что сам в это не верю. Но когда я слышу свой голос, мне становится спокойнее. Я думаю: если я говорю, значит, существую.

      Но однажды кто-то тянет меня за руку. Он говорит: «Вставай». Я не знаю, кто это. Я не знаю, куда он ведет меня. Я не уверен, стою ли я на месте или иду за ним. Я не уверен, существует ли он. Я не уверен, существую ли я.

      Я думаю, что был в пещере. Я думаю, что выходил из нее. Я думаю, что слеп. Я думаю, что прозрел. Я думаю, что я умер.

      Но что, если я просто тень, которая рассказала тебе свою историю?

      Глава – Последняя песня

      – Вы обвиняетесь в растрате своего жизненного потенциала. Кроме того, Вы злостно и постоянно нарушали статью 27.1 Уголовного Кодекса Роттерляндии. А именно: Вы никогда ничего не доделывали до конца. Все свои начинания Вы забрасывали на пол пути, так и не достигнув никакого результата.

      Судья остановился, обменялся взглядами с прокурором.

      – Вам есть что сказать в свое оправдание? – Судья обратился к Максиму Владимировичу.

      Мужчина, в свою очередь, лишь сипло рассмеялся.

      – А в этом вся суть, – Максим пожал плечами, – лучше не доделать и оставить иллюзию незаконченного шедевра, чем дописать полный бред.

      Присяжные ахнули. Все разом. Это были самые страшные слова, которые они слышали.

      – Немедленно требую занести эти слова в протокол! – Брызжа слюной, вопил прокурор, – еще год заключения сверху!

      – Да хоть десять. – Максим Владимирович демонстративно зевнул.

      Обвиняемый скрестил руки на груди, и откинулся на спинку стула.

      – Господин судья, – размеренным тоном продолжил Максим, – знаете ли, я понимаю Вас. Думаю, это приятное чувство – повелевать баранами.

      По залу прошелся возмущенный ропот. Одна из присяжных упала в обморок. Судья совсем покраснел.

      – Довольно! – Вершитель судеб человеческих грохнул молотком, – прекратите этот маскарад!

      – Вы считаете, я похож на клоуна? – Улыбнулся Максим Владимирович.

      В ту же секунду мужчина облачился в клоунский костюм. Синие карнавальные штаны, красный атласный пиджак, фиолетовая рубашка с громадными зелеными пуговицами. И, конечно же, желтый галстук в горошек.

      – Мне бы хотелось поведать вам историю об одном пианисте, – Максим обвел взглядом присутствующих, – это не займет много времени.

      Судья обмакнул вспотевший лоб платком. Трясущимися руками он попытался взять графин с водой, чтобы наполнить опустевший стакан, но эта ноша оказалась для него непосильной.

      – Знаете, господин судья, – глаза Максима наполнились слезами, – я устал разочаровываться в жизни.

      Он демонстративно закрыл глаза руками, затем вытер нос платком. Сморкнулся.

      Присяжные наблюдали за ним с открытыми ртами. Судья сделался совсем пунцовым.

      – Но не это сейчас главное, – продолжил Максим, он вдруг сделался совсем поникшим, – все, что сейчас имеет значение – это история о мальчике…

      – Какой еще мальчик?! – Прокурор грохнул кулаком по столу, – Вы же собирались рассказать о пианисте? Господин судья, да сколько можно терпеть этот маскарад…

      – Ага, – улыбнулся Максим, – значит, Вы все-таки слушали.. И Вам, смею предположить, понравится история о пианисте…

      – А как же мальчик?! – Завопил прокурор, – так мальчик или пианист?!

      Максим Владимирович молча смотрел на прокурора. Затем на судью, обвел взглядом