Царица Пальмиры. Бертрис Смолл
иры[1] стоял на отшибе дом известного военачальника племени бедави, Забаая бен Селима. Там, внутри, мучилась в родах женщина, пытаясь произвести на свет ребенка.
Ее стройное белое тело, мокрое от пота из-за огромных усилий и непереносимой летней жары, напряглось в родовых муках. Она переносила мучения молча и не кричала. Ведь кричать, по ее мнению, значило бы проявить слабость характера, а ведь она покорила Забаая вовсе не слабостью.
В полубредовом состоянии она вспомнила тот день, когда впервые увидела его. В тот раз он приехал в дом ее отца в Александрии и по ошибке забрел в сад на женской половине дворца. Их взгляды встретились, и ее прелестные серо-голубые глаза широко раскрылись под неистовым взором его черных глаз. Ее нежные розовые губы чуть приоткрылись от неожиданности, а юная грудь, вздымавшаяся от нахлынувших на нее чувств, о существовании которых она прежде и не подозревала, возбуждала его страсть. Ни слова не было сказано между ними. Он даже не спросил, как ее зовут. Он стал действовать: нашел выход из сада, разыскал ее отца и попросил ее руки. Это было величайшей дерзостью с его стороны, ведь ее отец – не только один из богатейших людей Александрии, но и прямой потомок последней великой царицы Египта, Клеопатры.
Симон Тит в свойственной римлянам манере дал своей дочери свободу выбора. Он спросил, чего она желает. А она желала Забаая бен Селима, этого человека из пустыни, с его ястребиным лицом и пронзительными черными глазами, который за один лишь миг пленил ее душу. Ну и пусть он старше ее на двадцать два года, пусть у него есть уже законная жена и несколько наложниц. Ей нет дела до того, что ребенок, которого она подарит ему, будет занимать менее важное положение по линии наследства. Ничто не имело для нее значения, кроме любви к этому удивительному человеку. Поэтому Симон Тит нехотя дал свое согласие.
Через месяц они поженились, и она покинула александрийский дом своего отца с его утонченным комфортом, чтобы вести жизнь, которая вынуждала ее первую половину года скитаться по сирийским пустыням, а следующую половину отдыхать в прекрасной Пальмире. Таков обычай бедави – проводить жаркое лето в Пальмире. Частью приданого стал изящный дом с садом на окраине города.
Ужасающая боль, никогда ранее не испытываемая, пронзила все тело, и она прикусила губу. Скоро все кончится, ее дитя наконец появится на свет.
Старшая жена Забаая, Тамар, велела ей тужиться, и она так и делала.
– Тужься, Ирис! Тужься, тужься! – подбадривала ее Тамар.
– А-и-и-и-й-и-й! – в один голос крикнули остальные женщины, когда ребенок показался между ног матери.
– Тужься!
– А я что делаю? – огрызнулась на старшую жену Ирис.
– Тогда тужься сильнее! – не давала ей снисхождения Тамар. – Ведь ребенок вышел только наполовину, Ирис. Ты снова должна поднатужиться.
Скрипя зубами, Ирис стала неистово тужиться и вдруг почувствовала, как что-то влажное и теплое выскальзывает из ее тела, словно опустошая его, и боль каким-то сверхъестественным образом начинает утихать.
Тамар подхватила ребенка и, подняв его, объявила:
– Это девочка!
Потом передала малышку другой женщине и толкнула Ирис обратно на родильный стул.
– Должен выйти послед. Только тогда все закончится. Поднатужься еще один раз – и он выйдет.
– Я хочу видеть свою дочь!
– Пусть сначала Ребекка обмоет ее. Ты, как всегда, слишком нетерпелива, – бранила ее Тамар.
В то же время Тамар понимала, что чувствует мать в первый раз – и не только в первый раз, но и всегда.
Через несколько минут Ирис обтерли губкой, смоченной прохладной розовой водой, и надели на нее простую белую ночную рубашку. Малышку, которая громко закричала сразу после рождения, аккуратно запеленали и вручили матери.
Тамар взглянула на одну из женщин и резко скомандовала:
– Приведите моего господина Забаая!
Ей повиновались, как главной жене, и относились к ней со страхом и почтением. Именно ее сын, Акбар, должен в будущем принять на себя руководство всем племенем.
Глядя сверху вниз на Ирис, Тамар думала о том, как она прекрасна со своей молочно-белой кожей, светло-пепельными волосами и серо-голубыми глазами! Она так не похожа на других! Эту женщину Забаай не только любил, он, кроме того, мог подолгу разговаривать с ней.
Забаай вошел в комнату. Это был мужчина среднего роста и крепкого телосложения. Темные яркие глаза, черные волосы и бороду еще не тронула седина, несмотря на то что ему минуло уже сорок три года, прекрасное лицо с резкими чертами, будто высеченными из мрамора, с высокими скулами и ястребиным носом, губы полные и чувственные – Забаай был красивым мужчиной.
Его появление заставило всех женщин, кроме Тамар и Ирис, броситься на колени. Он взглянул на двух своих жен, и выражение его черных глаз смягчилось. Он любил их обеих – Тамар, спутницу своей молодости, и Ирис, утешение в старости. Другие женщины давали ему разнообразие и преходящие удовольствия, но этих двух он ценил.
– Боги
Пальмира (Пальмовый город) – крупный центр караванной торговли в Северо-Восточной Сирии. С I в. находилась в сфере римского владычества. –