Романовы в дороге. Путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу. Коллектив авторов
рманию и Сербию) и четыре российских города: Москву, Санкт-Петербург, Казань и Саратов.
В новейшей отечественной историографии, обращающейся к изучению феномена имперского российского самодержавия, его идеологического толкования, значительную роль сыграла книга американского историка-русиста, профессора Колумбийского университета США Ричарда Уортмана «Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии», переведенная на русский язык в 2002–2004 гг.{2} Она не только вызвала широкий резонанс в среде историков и культурологов, но и открыла новую страницу в изучении имперского периода российской истории с точки зрения реализации символических и мифологических функций власти и различных (вербальных, визуальных, коммуникативных) способов ее репрезентации. Можно по-разному оценивать значимость исследования Уортмана для российской историографии{3} – пишут как о «уортмановском повороте»{4} в исторических дисциплинах, так и о неоправданной «уортмании» отечественных гуманитариев{5}. Но так или иначе оно повлияло на целое междисциплинарное направление, в котором своеобразие российского самодержавия как политической формы и социокультурной модели реконструируется через его средства идентификации. Таковыми можно считать идеологию и метафорику Царской / Императорской власти, которая представляет особенную значимость на этапе формирования имперского и «народного» самосознания периода «строительства» современных наций.
Одним из аспектов взаимодействия патримониальной монархии в лице «отца» народа (народов) и «детей»-подданных становится путешествие в широком значении слова – как целенаправленное и ставшее объектом описания или рефлексии перемещение в пространстве{6}. В высочайших путешествиях (даже к месту последнего упокоения) важна именно архаическая связь властителя, сакрализуемого актом помазания, и пространства, им «окормляемого»; личности, олицетворяющей государство, со всеми своими подданными, цельный образ которых воплощен в представителях каждого из слоев социума. Известно, что в раннесредневековых европейских и азиатских монархиях поездки правителей по подвластным им территориям реализовывали несколько задач одновременно, однако важнейшей из них была собственно символическая функция единоначальной власти – ее зримое присутствие среди подданных, появление монарха перед ними, позволяющее им видеть и признавать своего реального властителя. Освоение территорий государства через путешествие должно было означать присвоение их, оно закрепляло эту реально-экономическую и символическую связь. И в раннее Новое время, и в начале ХХ в. (как убедительно показано в статьях сборника) актуальным в период путешествия оставалось «знакомство» монарха с народом и узнавание, «опознание» государя подданными. Мало что менялось и в сфере ожиданий: правитель должен был реализовать свои сакральные функции, в том числе и через одаривание – как вещественное (подарки, деньги и т. д.), так и через «милости»: награждения, принятие прошений, участие в судьбах конкретных людей и т. д. В имперскую эпоху путешествия цесаревичей и других детей самодержца выполняли кроме этого важную образовательно-педагогическую задачу – независимо от того, по России или за границей они совершались.
Неизменным результатом (предполагаемым или реализованным) любого венценосного путешествия по своей стране или за ее пределами следует считать создание идеального образа – Царя, Власти, Отечества, Народа, а также идеи их гармоничного сосуществования. В общении с представителями разных социальных, этнокультурных и конфессиональных групп полиэтнической и поликонфессиональной Российской империи Государь выступал воплощением регулятора сбалансированных отношений всех сословий, племен, вероисповеданий, – и во время прямого или делегируемого контакта эту модель возможно было представить ярко и впечатляюще. Поездки за границу, введенные Петром I, помимо репрезентативной функции нередко имели познавательную компоненту: государи и наследники знакомились с церемониалом и нравами принимающих дворов, учились сравнивать, грамотно перенимать опыт, достойно представлять свое Отечество перед союзниками. Не случайно, что часто такие вояжи осуществлялись под вымышленными именами, что освобождало от необходимости соблюдать лишние условности и гостей, и хозяев.
По материалам исследований можно проследить и изменение церемониалов, сопровождавших официальные и неофициальные выходы императоров, которые пришлось разрабатывать хотя и довольно поздно по европейским меркам, но все же не «с нуля» (как полагают некоторые исследователи), а в очевидной опоре на предшествующие традиции русских князей и царей. Отчетливо прослеживается тенденция, особенно ясно сформулированная в период правления Александра III (ее символическим заключительным аккордом можно считать знаменитый костюмированный бал «в русском стиле» в феврале 1903 г.), – к воссозданию исторических традиций и внешних форм доимперской «русскости», в том числе и в церемониалах, ритуалах приветствий, подношений, дворцовом этикете и т. п. Однако это касалось главным образом «внутрироссийского» стиля и образа жизни. В общении с венценосными европейскими родственниками, иностранными дипломатами
Укажем некоторые отклики российских рецензентов:
«Как сделана история». Обсуждение книги Р. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии». Т. 1. М., 2002 // Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С. 42–66.
В последнее десятилетие концепт пути и дефиниция путешествия находятся в центре внимания ученых-гуманитариев, но к общему и единому определению исследователи не пришли. См., в частности: Культурное пространство путешествий. Тезисы форума 8–10 апреля 2003. СПб., 2003; Путешествие как историко-культурный феномен // Одиссей. 2009. М., 2010. С. 5–266. Теоретическое введение в: