Странная женщина. Марк Котлярский
алась подруге, что сам вид полицейских мундиров вызывает у нее рвотную реакцию.
– Это все фарисейство, понимаешь! – говорила она, горячась, – слуги закона, блин. Не слуги, а псы!
…Поле надо было перейти, во что бы то ни стало; там, за краем поля, располагался небольшой поселок, а за ним – вожделенная автобусная остановка.
Она вздохнула, вытащила из сумочки несколько полиэтиленовых новых пакетов и обмотала ими свои грязные босые ступни.
– Хоть так… – произнесла она вслух и ступила на узкую дорожку, которой с большой натяжкой можно было назвать дорожкой – так, убегающий к поселку едва приметный просвет, то и дела теряющийся и пропадающий под натиском лопухов и чертополоха.
Она шла медленно, выискивая свободное от колючек пространство и стараясь ставить ноги аккуратно, невесомо, чтобы с размаху не напороться на какой-нибудь затаившийся шип.
Это удавалось не всегда, и вскоре она даже стала различать разновидность впивавшихся в ноги колючек. От длинных, острых, как иглы, еще можно было уберечься, если вовремя их заметить. Были поменьше, размером со спичку, но и с ними удавалось справиться.
Но самыми страшными оказались колючки средних размеров, попадавшиеся на пути: они росли гроздьями, они дружно впивались в ногу и норовили ужалить так, чтобы причинить как можно больше боли, они тормозили продвижение и создавали у нее ощущение, что этому полю не будет конца.
Ключи
…«Бог знает, что себе бормочешь…»…
Бесконечные волны, бессмысленно летящие к берегу.
– Ты будешь что-нибудь кушать?
– Нет, я бы выпила белого вина.
– А я, пожалуй, поем. Знаешь, целый день ничего не ел. Будьте любезны – омлет, салат, бокал белого вина и бокал красного вина. Спасибо. Правда, симпатичное кафе?
– Вид отсюда красивый. Посмотри на эти волны. Или вот еще: солнце, видишь, как оно медленно уходит?
Волны бессмысленно летели к берегу, солнце спускалось к горизонту, официантка принесла поднос, аккуратно поставила его на стол; «это омлет, салат, красное вино – для Вас, вот белое вино – Вам…»
– Ты довольна?
– Попроси у нее льда, пожалуйста.
Подали небольшую вазочку с кубиками льда.
Солнце уже касалось воды; ах эта зыбкая грань между уходящим днем и приходящим вечером, каких-то десять-двадцать минут, быть-может, но эта грань, этот зыбкий свет, постепенно скрываемый вуалью тьмы.
В бокалах плескалось вино, равновесие, кажется, достигнуто, звучит музыка, фоном, фоном, мелодичным бормотаньем, шепотом, наговаривающим, убаюкивающим, расслабляющим.
Легкий звон бокалов:
– За тебя!
Она улыбается:
– Да, за меня…
Вечер властвует над побережьем, официантка принесла счет, как быстро пронесся час в кафе и так не хочется отсюда уходить.
Но музыка звучит уже другая, громче и навязчивее, они поднимаются, расплатившись с официанткой, и идут к морю.
Песок мягок и податлив, жара давно уже спала, ветерок так чудесно обдувает, они останавливаются у самой кромки воды, так, что волны почти что касаются ног. Он обнимает ее, целует волосы, глаза, губы; ее губы отвечают, обжигающий поцелуй, долгий и бесконечный… и вдруг… словно стряхнув с себя наваждение, она вырывается из объятий:
– Нет, нет, не надо…
– Что, что такое?!
– Уже поздно, сегодня некому уложить ребенка, муж придет не скоро, я должна идти, понимаешь?!
Он промолчал.
На автобусной остановке она позволила себе улыбнуться:
– Знаешь, ты любишь море, я тоже его люблю. Может… может, мы будем встречаться у моря? Только так, без поцелуев… Ты не проедешь со мной несколько остановок?
– Нет, – ответил он, – пройдусь, пожалуй. Кстати, а ключи у тебя с собой?
– Ключи? – удивилась она, – какие ключи?
– Ладно, пустяки, – сказал он, – это я так, вертится в голове всякая чепуха. А вот и твой автобус.
– До свидания…
– До свидания…
«В сущности, что есть любовь? – бормотал он себе под нос, – прежде всего, любовь – это обостренное ощущение скоротечности любви, постепенное возвращенье в сознанье. Наваждение проходит, она почувствовала это, хотя прежде я почувствовал это сам. Я бы еще, может быть, несколько раз переспал с ней, но что за удовольствие без наваждения?»
Он шел по улице, размахивая руками, бормотал, говорил сам с собой… В таком состоянии обычно сочиняют стихи. Лучше всех, возможно, получилось у Владислава Ходасевича:
Перешагни, перескочи,
Перелети, пере- что хочешь
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…
Сам затерял – теперь ищи…
Бог