История болезни. Сергей Валерьевич Уткин
hasis>
Честно говоря, мне и в голову не приходило, что может получиться такая книга. Много лет назад, в своем блоге в Живом Журнале, я записал первую байку «Беломор». Потом еще. За ними подтянулись другие… Когда количество рассказов перевалило второй десяток, пришла мысль собрать записи в один файл.
Сперва это были «Байки старого слесаря». Однако за бортом оставалось много историй про детство и школу, про другие мои работы и увлечения. Вставил их, а потом стал думать: как же теперь назвать все это?
Думал долго, крутил так и эдак. А потом на память пришли строки Владимира Высоцкого:
Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне,
И вся история моя – история болезни.
Моя тоже.
Часть первая
БАЛЛАДА О ДЕТСТВЕ
Час зачатья я помню неточно
Здесь требуется маленькое вступление: в детстве я болел часто, в больницах бывал регулярно. И каждый раз в приемном покое матушка моя отвечала на одни и те же вопросы: какой я по счету, какая была беременность, как вообще уродился… Все эти вопросы задавались в моем присутствии. Видимо, медики считали, что я еще ни фига не понимаю. Так что к семи годам я уже четко знал, что появился на свет после двух неудачных заходов и с помощью кесарева сечения…
Итак, к моменту моего зачатия матушка уже успела побывать замужем, развестись и дважды забеременеть. Оба раза неудачно, так что где-то на небесах меня ждут мои старшие братик и сестренка. Третий заход случился, когда матушке было уже двадцать семь, по советским меркам возраст для родов критический. То есть, или сейчас, или все. Первое время наблюдали в поликлинике Октябрьской железной дороги, а когда дело запахло керосином – закинули на сохранение в роддом Смольнинского района. Повторялась ровно та же история, что и с моими старшими братом и сестрой: у матушки во время беременности отказывали почки, начинался отек и избыток жидкости убивал плод.
Как уж там над маманей колдовали, как нас обоих удерживали на этом свете – не знаю. Где-то в начале сентября тысяча девятьсот шестьдесят девятого матушку по ее же просьбе отпустили из роддома. Сентябрь выдался теплым, за окном красота, а ты сиди в палате и дыши этой хлоркой? Упросила, отпустили. Но строго-настрого наказали: как только легкое недомогание – звони в «неотложку» и говори, чтобы везли в Смольнинский роддом!
Вызывать неотложку пришлось через неделю. Матушка решила сходить в баньку, аккурат в двух шагах от Смольного. Это сейчас на этом месте стоит здание Областного исполкома, а до семьдесят восьмого года там была одна из старейших питерских бань. Сходила матушка в парилку, до общаги на Красного Электрика решила пешочком прогуляться, благо недалеко и ветерок на улице такой приятный… Ну и прогулялась. К вечеру температура и подозрение на пневмонию. Соседки по общаге вызвали «неотложку», приехала бригада с какой-то грымзой во главе. Матушка, как велено, кричит «Меня в Смольнинский роддом надо!» А грымза в ответ «Она еще тут командовать будет!» И уволокли в родильный дом Калининского района, который в тот день был дежурным. Где матушку видели первый раз в жизни.
Опять же, не знаю деталей, но матушкина простуда дала новый оборот всем болячкам. Срок на тот момент был семь месяцев, шансов на сохранение не было никаких и было решено делать кесарево сечение. Мол, вытащим, а там посмотрим.
Как там со мной было – извините, не помню. И матушка не в курсе. Прямо из операционной меня утащили в детскую реанимацию, потом зафутболили в «аквариум» – специальная камера для недоношенных.
А матушка запросто могла уйти, и не один раз. Первый раз во время операции. Анестезиологи что-то пролопушили и мать проснулась у них на столе, с разрезанным животом. Хорошо, вовремя заметили…
Второй раз сразу после операции, когда наркоз отошел. Мать рассказывала:
– Лежу в палате одна. Свет в палате выключен и только из коридора лампочка малость освещает. За головой как темный занавес. И чувствую, меня в эту темноту начинает затягивать, будто кто-то койку туда плавно так катит. Вот уже темнота лоб закрыла и к глазам подбирается, потом дальше. И вдруг я понимаю, что если до сердца дойдет – все, конец. И я резко села, стряхнула темноту. Отдышалась, опять легла. А глаза плохо видят после наркоза, состояние как в дремоте. И вроде как дверь приоткрылась, луч света и в этом луче женщина стоит, вся в белом, на голове вроде как круглая такая шапочка. Спрашивает: «Все хорошо?» И я бормочу «Все хорошо, нянечка, я только посплю немного»…
Что за нянечка приходила, приходила ли вообще и нянечка ли это была? Не знаю… Но вот только после этого визита мы оба пошли на поправку.
Тогда же мама пообещала крестить меня, если выживу. Вот только затянули мы с выполнением обещания аж на двадцать пять лет.
Дерево без корней
Моя матушка, Уткина Тамара Николаевна, родилась 20 января 1942-го года, в деревне Каменки Масловского (ныне Некоузского) района Ярославской области.