Я не люблю…. Владимир Высоцкий

      Не делили мы тебя и не ласкали,

      А что любили – так это позади, —

      Я ношу в душе твой светлый образ, Валя,

      А Леша выколол твой образ на груди.

      И в тот день, когда прощались на вокзале,

      Я тебя до гроба помнить обещал, —

      Я сказал: «Я не забуду в жизни Вали!»

      «А я – тем более!» – мне Леша отвечал.

      И теперь реши, кому из нас с ним хуже,

      И кому трудней – попробуй разбери:

      У него – твой профиль выколот снаружи,

      А у меня – душа исколота снутри.

      И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, —

      Пусть слова мои тебя не оскорбят, —

      Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,

      И гляжу, гляжу часами на тебя.

      Но недавно мой товарищ, друг хороший,

      Он беду мою искусством поборол:

      Он скопировал тебя с груди у Леши

      И на грудь мою твой профиль наколол.

      Знаю я, своих друзей чернить неловко,

      Но ты мне ближе и роднее оттого,

      Что моя – верней, твоя – татуировка

      Много лучше и красивше, чем его!

      Я был душой дурного общества,

      И я могу сказать тебе:

      Мою фамилью-имя-отчество

      Прекрасно знали в КГБ.

      В меня влюблялася вся улица

      И весь Савеловский вокзал.

      Я знал, что мной интересуются,

      Но все равно пренебрегал.

      Свой человек я был у ско́карей,

      Свой человек – у щипачей, —

      И гражданин начальник Токарев

      Из-за меня не спал ночей.

      Ни разу в жизни я не мучился

      И не скучал без крупных дел, —

      Но кто-то там однажды скурвился,

      ссучился —

      Шепнул, навел – и я сгорел.

      Начальник вел себя не въедливо,

      Но на допросы вызывал, —

      А я всегда ему приветливо

      И очень скромно отвечал:

      «Не брал я на душу покойников

      И не испытывал судьбу, —

      И я, начальник, спал спокойненько

      И весь ваш МУР видал в гробу!»

      И дело не было отложено,

      И огласили приговор, —

      И дали все, что мне положено,

      Плюс пять мне сделал прокурор.

      Мой адвокат хотел по совести

      За мой такой веселый нрав, —

      А прокурор просил всей строгости —

      И был, по-моему, не прав.

      С тех пор заглохло мое творчество,

      Я стал скучающий субъект, —

      Зачем мне быть душою общества,

      Когда души в нем вовсе нет!

      Я вырос в Ленинградскую блокаду,

      Но я тогда не пил и не гулял.

      Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,

      В очередях за хлебушком стоял.

      Граждане смелые,

      а что ж тогда вы делали,

      Когда наш город счет не вел смертям?

      Ели хлеб с икоркою, —

      а я считал махоркою

      Окурок с-под платформы черт-те с чем

      напополам.

      От стужи даже птицы не летали,

      И вору было нечего украсть.

      Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,

      А я боялся – только б не упасть!

      Было здесь до́ фига

      голодных и дистрофиков —

      Все голодали, даже прокурор, —

      А вы в эвакуации

      читали информации

      И слушали по радио «От Совинформбюро».

      Блокада затянулась, даже слишком,

      Но наш народ врагов своих разбил,