Иван Великий. Первый «Государь всея Руси». Юрий Алексеев
я флота, вообще военного искусства, русской и зарубежной литературы, не говоря уже о колоссальном объеме знаний по истории России; молитвенное отношение к Отечеству, чеканно точные формулировки как в устной беседе, так и в текстах работ, а главное – самоотверженная преданность своей профессии и нашей общей музе – Клио. Алексеева отличала исключительная обращенность к собеседнику, подлинный демократизм в общении, природное и абсолютно не наигранное дружелюбие. Юрий Георгиевич безусловно обладал собственным, чрезвычайно оригинальным видением отечественной истории; историк до последних дней жизни щедро делился с коллегами своими взглядами на важнейшие эпизоды нашей истории: автору этих строк приходилось слышать выступления мэтра по самым разным проблемам – и война 1812 года, и сталинские репрессии[1], не говоря уже о «коронке» Алексеева – истории военно-морского искусства… Безусловно, что по широте своего кругозора Юрий Георгиевич был эталоном настоящего университетского профессора.
Говоря о качествах Юрия Георгиевича как ученого, нельзя не отметить его исключительную идейность. Когда-то Максимилиана Робеспьера называли Неподкупным, точно такой же эпитет, в высшем смысле этого слова, можно применить и к Ю. Г. Алексееву: классик российской историографии был органически неспособен, вспоминая затасканное определение, «поступиться принципами»: иначе говоря, традициями, характерными для петербургской исторической школы, – максимальной неангажированностью, опорой на источник и, конечно же, историзмом; легковесное отношение псевдоисториков к своей работе, скоропалительность в выводах, верхоглядство были для Алексеева неприемлемы. Думается, что каждому, знакомому с Юрием Георгиевичем, приходилось видеть те «разносы», которые устраивал профессор в отношении коллег «ленивых и нелюбопытных» по отношению к тому, что является высшей ценностью для историка – к поиску истины. При этом, что важно отметить, Алексееву было присуще изначальное уважительное отношение к коллегам по ремеслу, исключительная доброжелательность; автору этих строк не доводилось слышать неуважительных реплик в адрес кого-либо из историков в независимости от их чина и ранга. Скажем, критикуя знаменитого историка А. А. Зимина, с которым Юрию Георгиевичу довелось приятельствовать, за, по выражению Алексеева, «распутного витязя» (имеется в виду известная книга Зимина «Витязь на распутье»), герой настоящей статьи с колоссальным уважением отзывался о творчестве Зимина в целом, отмечая его выдающиеся заслуги и «способность писать хорошие тексты с потрясающей скоростью»[2].
В центре внимания нашего героя – идея Единой России, крепкого, сильного и мудрого государства – магистральная для всего творчества профессора Алексеева. Красной нитью через работы ученого проходит мысль о том, что «централизация Руси, несмотря на присущую ей специфику, в основе своей была сходна с аналогичными процессами в других странах Европы»[3]. По большому счету, полагал Алексеев, этот исторический процесс был необратим, ибо отвечал стремлениям всего русского народа. «Ничего нам не надо, кроме единства», – любил говорить Юрий Георгиевич[4]. Алексеева отличал глубокий патриотизм, совмещавшийся вместе с тем со стремлением ни в коей мере не затушевывать горькие и печальные страницы отечественной истории.
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
Думается, что в этих известных строчках Пушкина можно увидеть и ключ к постижению того дара, которым, несомненно, обладал Ю. Г. Алексеев, – талантливейшего летописца сложнейшей и зачастую трагической для России эпохи – эпохи борьбы нашей страны за национальную независимость и создание Единого Русского государства.
Ю. Г. Алексеев был олицетворением настоящего русского интеллигента, человек, выступающий своеобразным мостиком к традициям еще дореволюционной историографии. В подтверждение нашего тезиса достаточно обратиться к известной теории рукопожатий: Алексеев – ученик И. И. Смирнова; тот, в свою очередь, ученик Б. Д. Грекова, занимавшегося у С. Ф. Платонова… Автору этих строк неоднократно доводилось приводить в гостеприимный дом Юрия Георгиевича Алексеева своих коллег не только из Петербурга, но и из Сибири и Крыма. Впечатление от общения с Алексеевым было каждый раз ошеломляющим: гостей поражала исключительная, буквально неистовая влюбленность Алексеева в свою профессию, неподдельный интерес к самым различным проблемам исторической науки, отсутствие какого-либо снобизма, но главное – каждый человек, знакомый с Юрием Георгиевичем, понимал, что перед ним сидит великий ученый, труды которого закрывают целую эпоху российской истории. Да и сам классик историографии во многом олицетворял историю своей страны в XX веке: поступление Алексеева на истфак – это последние годы жизни Сталина; начало профессиональных занятий историей – время оттепели; защита докторской диссертации – эпоха позднего Брежнева, «застой»; наконец, начало работы уже в качестве университетского профессора, возвращение в альма-матер – 1992 год, старт гайдаровских реформ, время Бориса Ельцина
http://www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=2098; http://www.rtr.spb.ru/Radio_ru/First_Person/news_detail_v.asp?id=3582.
«Я прочитал ее (книгу А. А. Зимина «Витязь на распутье». –
Из архива автора. Интервью с Ю. Г. Алексеевым. 3 февраля 2017 г.