Танцующая на ветру. Наталия Терентьева
le>
Я сбежала по ступенькам, на ходу застегивая пальто. Конец января, глубокая зима, снег, ветер, белая пелена, солнца нет уже неделю… И вдруг с утра запели птицы, и понимаешь – всё, время неумолимо пошло на весну. Скорей бы… Что-то ведь наверняка изменится весной, то, что никак не удается изменить сейчас.
У дома, разумеется, стояла машина Виктора Сергеевича. Не отвыкну никак называть его по отчеству. Не хочу, наверное, отвыкать, сама ставлю между нами грань. Боюсь переступить ее. Или не хочу.
Соседки по общежитию, девочки в училище, которые видят, как он иногда привозит или встречает меня, совсем по-другому понимают наши отношения. Объяснять – смысла нет – не поверят или просто не поймут.
– Выспалась? – улыбнулся Виктор Сергеевич самой хорошей своей улыбкой.
Улыбка у него на самом деле хорошая, искренняя, теплая.
Почему вот только мне от нее не становится тепло? Почему, почему… Так много ответов, на которые я сама себе не могу ответить.
– Нет, – покачала я головой, садясь в машину. – Доброе утро.
– Привет, – он поцеловал меня в щеку.
Как кто? Как друг? Как старший брат? Как учитель по танцам? Бывший, я ведь не успеваю теперь к нему на занятия. Потому что мне нужно хорошо учиться и подрабатывать. Это удается совмещать, но на танцы времени не остается, хотя мне и не хватает наших танцевальных занятий, на которые я ходила столько лет, пока жила в детдоме.
Виктор Сергеевич много раз предлагал мне помощь. И я себя очень странно чувствую, если соглашаюсь. Пару раз я взяла продукты. Один раз не смогла отказаться от шарфа и шапки, которые обнаружила у себя в сумке – он подложил их туда. Потом пришлось согласиться на новые сапоги – когда пришли холода, а я не накопила на теплую обувь.
Самое трудное в моем положении сейчас – это полное отсутствие денег. Иногда я в отчаянии останавливаюсь и думаю – вот зачем я придумала себе это высшее образование, к которому мне предстоит такой далекий, такой сложный путь. И я еще только в самом начале пути… И тогда я вспоминаю маму, ее глаза, ее голос, вспоминаю обещания, которые я давала самой себе… Трудно иногда сдержать слово, данное себе. А кому мне его давать? Не Виктору Сергеевичу же.
– Почему не выспалась? – Он заботливо поправил мой шарф. Как… старший брат. Да, мне так легче думать. Потому что иначе я думать не хочу. – Занималась?
– Лена, соседка, не спала, ходила, шумела, включала свет, приставала с разговорами…
– Руся… – Виктор Сергеевич положил одну руку мне на колено и тут же ее снял. Спасибо трактору-снегоуборщику, который неторопливо выехал с боковой улицы и перегородил там путь. Виктору Сергеевичу пришлось объезжать его по встречной полосе.
Я тем временем незаметно отодвинулась к двери. Да, конечно, я целовалась с ним в танцевальном зале. Два года назад. И… мой тренер мне очень нравился. Нравится ли сейчас? Не знаю. Как будто внутри меня живут два разных человека. Это, наверно, как раз те люди, которые дают друг другу слово. Один смотрит на Виктора Сергеевича с удовольствием, разглядывает его губы, щеки, подбородок… Как-то волнуется от его прикосновений… А другой – сухой и прагматичный, говорит: «Нет уж, я отлично знаю все уловки Виктора Сергеевича, я отлично помню, как рыдала Вульфа, моя училка по рисованию, когда он ее бросил и полюбил кого-то еще. То ли меня и еще одну девушку, то ли одну меня…»
А я слушаю разговоры этих разных людей у себя в голове и принимаю среднее решение. Ни то, ни это. Иногда необходимость постоянных компромиссов приводит меня в уныние. На компромиссы приходится идти постоянно, каждый день. Или это закон нашего мира, один из самых главных, который почему-то никто не объясняет тебе? Или нам не объяснял, тем, кто рос не дома, не с родителями.
– Отец не звонил? – спросил Виктор Сергеевич. – Ни разу?
Я покачала головой. Все равно мне с моим биологическим отцом разговаривать не о чем. Пока я была маленькой, он приезжал два раза в детский дом и несколько раз звонил. Один раз даже прислал к Новому году посылку с конфетами и… телефоном. Телефон этот у меня давно украли, выхватили в электричке, когда я однажды решила съездить в Москву к маме на кладбище.
Но теперь… Да я и сама не стала бы с ним ни о чем разговаривать, потому что сейчас я понимаю, что он сделал. Если бы не он, я бы вернулась в нашу с мамой квартиру в восемнадцать лет, до которых мне осталось совсем немного. Но папа нашел способ и перевел эту квартиру на себя. И продал ее. Не знаю, как ему это удалось – то ли он подделал какие-то документы, то ли договорился как-то с опекой. Я решила, что, когда немного встану на ноги, хотя бы достигну совершеннолетия, я попробую вступить с ним в неравный бой, правил которого я не знаю. А пока, кроме безнадежности и растерянности, у меня этот вопрос не вызывает ничего.
Мне сейчас есть где временно жить. Как и всем нашим, мне дали комнату в общежитии. Это здорово и поначалу было очень непривычно – у меня почти своя комната, в сравнении с детским домом, где в комнате было двенадцать человек. Комната на двоих, прошлогодняя моя соседка уехала из города за каким-то парнем, у нынешней соседки Лены неплохой характер, она