Китай-город. Петр Боборыкин
Да ведь это вчетверо выгоднее всякой мануфактуры? – вырвалось у Палтусова.
– Еще бы!.. Шуйское дело в этом году тридцать пять дало, так об этом как звонят!..
– Вадим Павлович, – одушевился Палтусов, – вы, конечно, понимаете… Калакуцкому, – он уже не называл его «Сергеем Степановичем», – нужно ваше имя…
– Я в учредители не пойду… Я ему это сказал досконально.
– Ну просто пай, другой возьмете… для меня сделайте!..
– Для вас? – с недоумением переспросил Осетров.
– Ваш отказ поставит меня невыгодно. Он припишет это моему неумению. А ведь мы, Вадим Павлович, люди из одного мира. Между нами должна быть поддержка… стачка…
– Стачка?
– Да-с, стачка развития и честности. Вы поднялись одним трудом и талантом. Я вижу в вас самый достойный образец. Ваш пай, хоть один, даст каждому делу другой запах; это и для меня гарантия. Я ведь пайщик Калакуцкого.
«Экой ты какой, без мыльца влезешь!» – говорили глаза Осетрова.
– Что ж, – помолчав, сказал он, – я возьму пая три… не больше.
– Позвольте пожать вашу руку. Вы меня много обязали. Не посетуете, если я с вас попрошу взяточку?
– Какую?
– Только уговор лучше денег. Как немцы говорят: nicht schlimm gemeint [13]. У вас паи не все разобраны?
– Нет еще. Мы удвоили.
– Почем они?
– По тысяче рублей.
– Могу я просить у вас два пая?
– С удовольствием. Вот когда уладим. Понаведайтесь. Вы, значит, при капитале?
– Так, крохи…
– От papa и maman? [14]
– Именно!.. Ха-ха!
Произошло рукопожатие. Осетров привстал, но до дверей не провожал его. В передней Палтусов дал двугривенный служителю и, когда спускался с лествицы, почувствовал, что у него лоб влажен.
«Не моему принципалу чета, – повторял он на дрожках по дороге на Ильинку. – Этот – Руэр, и лицо-то такое же, точно с юга Франции. Он Калакуцких-то дюжину съест. Надо его держаться…»
Оба поручения исполнены, и за второе он особенно был доволен. Дворянский гонор немного щемило, но все обошлось с достоинством.
Пробило три часа. В рядах старого гостиного двора притихло. И с утра в них мало движения. Под низменными сводами приютились «амбары» – склады самых первых мануфактурных и торговых фирм, всего больше от хлопчатобумажного и прядильного дела. Эти лавки смотрят невзрачно, за исключением нескольких, отделанных уже по-новому – с дорогими стеклами в дубовых и ореховых дверях с фигурными чугунными досками. Вдоль стен стоят соломенные диваны и козлы, на каких купцы любят играть в «дамки» и «поддавки». Кое-где сидят сухие пожилые приказчики в длинных ваточных чуйках или просторных пальто с бобром и однозвучно перекидываются словами. Выползет с внутреннего двора, из-под сводчатых ворот огромный воз с товаром. Лошадь станет, вся вытянется, напрягутся жилы. Непомерная тяжесть тащит ее назад, да тут еще подвернулся камень, вывороченный из отсырелой мостовой, покрытой грязью, с ямами, целыми ручьями в дождь, с обвалами и промоинами.
без злого умысла
От папеньки и маменьки?