Необычайные похождения с белым котом. Лев Усыскин
собой наворачивались на глаза: девочка шмыгнула носом – один раз, другой – и вдруг заревела в голос.
«Ну, ты… полно, слышь, полно, дочка… Плачем хлеба не взрастишь… – староста вновь потерял с таким усилием добытое самообладание, – Ты, слышь, ладно уж, переночуй у нас, чего там, а уж завтра – да, завтра и пойдешь поутру… Богу помолясь… авось, погода и поправится чуток… да…»
При этих словах Гретхен зарыдала с новой силой:
«Куда ж… мне… идти… а?.. одна я теперь одинешенька…»
Староста подпер кулаком подбородок и задумался. И вправду – куда ж ей теперь деваться, бедолажке?
«Ну… ты… эта… куда-куда… раскудахталась все равно… Известно, куда идти, – в город, куда ж еще кроме города-то!.. В городе таким, как ты, и место – без роду без племени, ни кола ни двора… Пойдешь в город, скажешь стражнику в воротах, что, мол, в услужение желаешь наняться. Да и в самом деле потом наймешься… Коли в хороший дом попадешь, – то все образуется…»
Староста постепенно воодушевился: собственные слова показались ему необычайно убедительными, он даже почти поверил, что и впрямь делает для Гретхен правильное и доброе дело.
«На вот тебе от нас – два талера на дорожку… чтобы не забывала наш дом… как мы добры к тебе были… и все такое…»
4
К утру погода и в самом деле улучшилась. Дождь прекратился, выглянуло солнышко и за несколько часов высушило все вокруг – дорогу, поля, деревья. Идти стало несравнимо легче, чем накануне, однако путь до города был неблизок, и Гретхен через какое-то время, само собой, изрядно умаялась. «Если б только не корзина эта тяжелая… наверное, уже далеко бы ушла от этих мест… а так – тащусь еле-еле…» Она горько-горько вздохнула – тотчас же вспомнилась разом жизнь на мельнице – как хороша и беззаботна она была при живом еще отце: и славно все было тогда, и весело, и даже тяжелая работа делалась едва ли не шутя… И ведь поди ж ты – даже мысли не могло возникнуть никакой о том, что все когда-нибудь так переменится!
Снова захотелось плакать, но на этот раз девочка пересилила слезы и лишь еще раз вздохнула: «Только и осталось от родного дома – что кот Тимофей… да и от того – какой, в сущности, прок: тащи вот его знай… наказание прямо…»
Она свернула с дороги в сторону и, приметив невдалеке невысокие кусты дикой жимолости, решила подкрепиться и передохнуть около них.
Весело пели птицы, радуясь наступившему жаркому дню. Гретхен поставила корзину на землю, достала из нее хлеб, сыр и глиняную флягу с водой – не забыв, разумеется, выпустить кота поразмяться: пусть пока побегает, белый разбойник, чего уж там!.. Белый разбойник, само собой, резво сиганул из корзины, нетерпеливо цепляясь когтями за ивовые прутья – оказавшись на свободе, он по-собачьи встряхнулся и, чуть припадая на полусогнутых лапах, осторожно двинулся к кустам, задумав, как видно, обследовать их по части мышей-полевок.
Гретхен опустилась на траву, отломила кусок