Необычайные похождения с белым котом. Лев Усыскин
надлежит изобрести себе убедительные оправдания, – ибо коренья и кости были найдены при обыске и от этого при всем желании никуда не деться…»
Повисла пауза. Первым нарушил молчание шорник, уже порядком изнуренный подвальной духотой, а также неопределенностью происходящего. К тому же он, в глубине своей мелкой и нелюбопытной души, побаивался всего, что было связано с какими-либо книгами, отличными, само собой, от книг конторских.
«Велика ли польза нам от этой его книги? – начал он хрипловатым своим голосом, – Едва ли способны мы разобрать в ее латинских закорючках что-либо путное… Конечно же, можно бы привлечь сюда знающих латынь священников – но те тогда отстранят нас от этого дела вовсе… ибо обвинения в колдовстве – их исконный хлеб, как известно… отстранят, не преминув, однако, выставить довольно серьезные претензии, коли, чего доброго, наши подозрения не подтвердятся…»
Все закивали согласно, не имея, что возразить. Однако Гурагон вновь поспешил к ним на выручку:
«Если позволит мне почтенное собрание… я буду только рад послужить ему своими ничтожными умениями…»
«Ты понимаешь латинский? – обрадовался замочник, – И можешь изложить нам… то, что написано… в этой непонятной книге?..»
Гурагон лишь молча наклонил голову. В напряженной тишине раздался всеобщий вздох облегчения.
«В таком случае не станем терять больше времени, – подвел черту граф, – Пошлите кого-нибудь в дом этого человека… пусть принесет нам книгу, о которой вы все здесь мне твердите… Мы же пока успеем отобедать, как видно, – ибо у меня, признаться, чертовски сводит желудок от голода…»
Сказав это, он поднялся со своего кресла – остальные члены суда немедленно последовали его примеру.
28
Воистину, жизнь порой бывает устроена странно. Иногда плохое несет в себе хорошее, иногда же – наоборот. Слава богу, самый вместительный из имевшихся в лабораториуме Мастера Альбрехта сундуков оказался изготовленным не слишком искусно да, вдобавок к этому, еще рассохся слегка от давности времени и неподвижного своего стояния в углу. Слава богу, ибо, спрятавшись в нем, Гретхен не только смогла, прижав к себе Тимофея, вполне вольготно вытянуть ноги почти во всю их длину, но также умудрилась сквозь плохо пригнанные или, может, разошедшиеся деревянные ребра наблюдать происходящее – ведь стоял сундук так, что почти вся комната оказывалась теперь перед ее глазами.
Первое время, однако, ничего не происходило вовсе, лишь откуда-то снизу, из-за двери доносились громкие грубые голоса. Чуть погодя, в дополнение к этим о чем-то спорившим голосам, послышались неторопливые шаги деревянных мужских башмаков: кто-то подымался сюда по лестнице. От страха Гретхен старалась дышать как можно реже: ей казалось, что дыхание непременно выдаст ее, позволит обнаружить место, где она прячется, стоит лишь незваным гостям войти в их лабораториум. Однако страх этот