Безлунные странники, Североград и еще несколько вещиц. В. Гракхов
на этих высотах, ударом холодной стали я пробил дугу аорты, и струя голубой крови побежала вниз по поросшему по бокам зеленым мхом серому камню, впадая в расщелину, уходящую из-под него вниз по склону горы другого мира. Моя подруга, моя Психея умирала в конвульсиях, а голубой поток ее крови, разрастаясь, скатывался по ложбинам гор – он ускорялся, набирал силу, он был уже водопад. Я посмотрел вниз и вдруг понял, что теперь отсюда через почти развеявшийся зеленый туман стали видны и лежащие внизу нижние части шара, и луга и холмы неведомой страны, над которой завис шар, и более того – города и железные дороги низинного государства. Я видел и Уранию, стоящую с указкой у шара, и себя, бредущего к стране 7, и десятки людей, снующих в последний раз по городам низин. Голубой поток всё нарастал и, смешиваясь с гигантскими камнями, всюду лежавшими на его пути, став селем, рушился вниз и грозил всему низлежащему.
Я достал походную флягу, наполнил ее жидкостью из голубой реки и выпил глоток крови моей Психеи. Я скинул с плеч рюкзак, присел на лепешку бурого мха возле камня и прислонился к нему спиной. Всё еще моросил мелкий дождь, налетали порывы холодного ветра, и я устало смотрел сверху на серую поверхность единственного оставшегося бескровным горного озерца, лежавшего чуть правее кровавого потока, под скалой невдалеке от меня. Кажется, я сделал всё, что было в данных мне силах. Зеленый шар к этому времени уже рассеялся в сквозняках, продуваемых сквозь ущелья, голубой кроваво-каменный поток летел вниз по склонам гор, сметая города и страны, Урания плакала на холмике страны семь, жалея всем сердцем скончавшуюся мою подругу, и я на горном перевале бездумно ждал спасения, освобождения и избавления от обреченной на гибель планеты.
3
Безумный писатель Стасов
Старый писатель Стасов под конец своей никчемной жизни окончательно выжил из ума. Творчество его утратило всякую соотносимость с бытием – и не только с, так сказать, миром видимым, но даже и с мирами, колышущимися за пределами какой-либо реальности. Следует признать, что любому читателю (если бы они были) довольно быстро становилось ясно и понятно, что за подлежащими, сказуемыми, дополнениями Стасовских писаний нет ровным счетом ничего – нет ничего, да и не скрывается ничего. Порою отдельные фразы из его писаний имели какой-то определенный смысл, имели смысл даже группы фраз, но уже сцепленный из этих фраз эпизод всякий смысл утрачивал – из нормальных видимых строительных элементов человеческой речи складывалось у Стасова нечто совершенно невообразимое, невозможное, ненужное и небывалое.
Что он делал с природой! Хищные голуби пожирали у него заморских куриц, трусливо забивавшихся в свои норки. Вооруженные рогатинами медведи нападали на пасущиеся в степях стада диких идиотов, а те, идиоты, охотились на охотившихся охотников, преследующих скотов, козлов, еще раз козлов и баранов. Закатный ветер ласкал макушки семидесятипятилетних дубин, а на рассвете косари косили всех подряд.
Время