Когда выпадает снег. Ольга Боочи
и приходят утренние сумерки, медленно и тихо они переходят в вечерние, а потом снова наступает ночь.
Было девять утра, за деревьями парка, на востоке, едва начинала алеть тонкая полоска морозного неба, и здание школы в темноте светилось жёлтыми окнами. На первых уроках в классах теперь зажигали свет.
Я прошла по хрустящей траве футбольного поля, мимо охранника, курившего под козырьком на крыльце, и вошла в школу. Охранник покосился на меня и сплюнул на ступеньки, но ничего не сказал.
Я поднялась на третий этаж. За дверями стоял приглушённый гул, только из математического класса, дверь которого была приоткрыта, звуки голосов доносились отчётливее. Я бросила рюкзак на пол и села на него, прислонившись спиной к стене.
Вскоре темнота за окном посерела, стала мутной, и наступил день. Если это можно было так назвать. Уже больше недели будто и не светало вовсе, словно мы жили за Полярным кругом. Один мой одноклассник, Горшков, второй год только и говорил о том, как он уедет отсюда в нормальную страну, когда закончит школу. Типа того, что предки наши были полное говно, раз позволили загнать нас так далеко на север. Туда, где полгода только и видишь, что снег и снег. Наверняка, он не сам это придумал, но, в принципе, наверное, он был прав.
Прозвенел звонок.
Кабинет освободился, и я вошла внутрь. Я растеклась по парте, положила голову на руки и с закрытыми глазами слушала, как постепенно заполняется помещение за моей спиной.
– Расчешись, чучело!
Горшков, – я узнала его по голосу, – проходя мимо, треснул меня чем-то по затылку.
Я дёрнулась, чтобы ударить его в ответ, но не дотянулась.
– Придурок, – пробормотала я.
Горшков услышал, обернулся и показал мне малоприличный жест. «Придурок», – передразнил он меня.
Краска захлестнула мне лицо, но я застыла, как вкопанная.
Когда-то, в средних классах, не помня себя от ярости, я налетела на мальчишку, больно дернувшего меня за волосы. Я вцепилась в него, со всей силы дергала за вихры и орала, чтобы он не смел больше ко мне прикасаться и трогать мои волосы. Пока не увидела его лицо. Он был по-настоящему растерян и напуган. Я тут же отпустила его, но сделанного было уже не исправить. Мальчишка отбежал от меня подальше, и действительно больше никогда ко мне и близко не подходил. Да и другие мальчишки тоже. Кажется, я и в самом деле всех напугала.
С тех пор я много думала об этом и начала бояться своих реакций.
Теперь всё было по-другому, Горшков доставал меня с непонятной ненавистью, и это явно не было ухаживанием, но я все равно растерялась и снова упустила момент, когда надо было взорваться и разнести его в клочья.
– Идиот, – запоздало крикнула я.
Горшков снова остановился и с невыразимым презрением посмотрел на меня.
– Чего? Давно по морде не получала? Чмошница, – выплюнул он напоследок и вышел из класса.
Хуже всего – я боялась Горшкова. Инстинктивно, чисто физически, как существо намного тяжелее и сильнее меня, и он, должно быть, это чувствовал, слышал в моём дрогнувшем голосе.
– Придурок, – снова пробормотала я. Слёзы у меня вообще готовы брызнуть из-за любой ерунды. У меня это что-то вроде вегетативной реакции, как выброс яда у кобры, но кому это объяснишь? Вскакивая, я уронила стул, наделав грохоту, и все, кто был рядом, как назло, обернулись и уставились на меня. Я отвернулась к окну. За окном шёл снег. Снег падал и падал. Я подняла руку и прижала ладонь к стеклу, от мороза оно казалось хрупким. Если прижать руку к промороженному стеклу, то это почти так же больно, как держать её над пламенем, и это здорово отвлекает от слёз. Ладонь почти тут же онемела.
– Может, ты сядешь? Химичка, вообще-то, пришла, – раздался сзади громкий насмешливый шепот Юльки Ковальской, моей соседки по парте.
– А может, ты сама уже отвалишь от меня? – ни с того, ни с сего рявкнула я.
Несколько человек снова обернулись посмотреть на нас. Юлька оскорбленно замолчала, и, наверняка, решила не общаться со мной целую вечность. Я представила это себе и поняла, что мне всё равно. Кажется, я давно хотела отшить ее. Странно было, что я терпела её годами.
Я села на место, но даже ручку доставать не стала.
Я пропустила две последние контрольные. Не знаю, как это получилось. Я ненавидела химию уже лет сто, но кое-как из года в год выезжала на чахлых тройках, а когда везло, получала четвёрки с пучком минусов. Теперь здесь и тройкой в четверти не пахло.
Вообще, в такой глубокой заднице я ещё не бывала. Вне школы удавалось об этом не думать, но здесь, в классе, это получалось хуже. Растянувшись на парте, я снова закрыла глаза.
Никакого опроса не ожидалось, химичка объясняла новую тему, и все вокруг наслаждались законным бездельем. Меня это беззаботное настроение словно обтекало по широкой дуге.
Юлька рядом царапала ручкой в тетрадке, расшатанная парта подрагивала от её усилий. Она обиделась на меня и потому молчала. В прошлые годы мы с ней дружили, и я часами слушала её трёп, потому что рассказывать