Петля Линча. Андрей Сергеевич Терехов
то взгляните на границу Англии и Шотландии.
У меня все в порядке.
– Люк? Это ты? – кричу что есть силы и выбегаю на дорогу. – Люк? Сто…
Скрежет тормозов, яркий свет. Инстинктивно прикрываюсь руками, но удара не следует.
– С ума сошла? Я же тебя еле заметил! – водителя не видно; по голосу лет тридцать, двадцать. Ветер и снег хлещут по лицу, а когда я пытаюсь извиниться, заталкивают слова обратно в горло. Дыши, Майя…
– П… Простите.
Полуослепшая от фар иду на другую сторону – ни следа Люка.
– В-вы видели тут… парня? – спрашиваю у недовольной чем-то старушки.
– Ко… – начинает говорить женщина.
Приглушаются звуки, темнеет в глазах. Господи… Глубоко вдохнуть.
Еще.
Еще.
– Простите… я его сестра. мы похожи внешне, т… только он взрослый, и глаза темнее.
Нет, конечно, старушка никого не заметила. Ни один человек, кроме меня, не видел Люка уже более полугода.
Майя. Майя Пинк-Ботл. Вы тоже думаете, что глупо называть дочь именем южно или центрально, или хрен-его-знает-какого-американского племени, когда сами живете на задворках Британии?
Мне пятнадцать лет. Рост – пять футов и шесть дюймов, вес… Нет, о весе говорить не буду. И так все помешались на нем.
Я обычная. Хожу в школу Святой Марии для девочек; уроки; прогулки со спаниелькой Раулем. В шесть утра начинается новый день, именно в шесть, не раньше, потому что все новое и хорошее начинается только в тот миг, когда просыпаются послушные девочки. Мой папа всегда так считал, и я ему верю.
А еще…
– Привет, маленькая индианка!
Горло сдавило спазмом. Люк?! Я точно слышала его голос!
Вокруг ни души. Не знаю даже, куда меня занесло, – район незнакомый. По заснеженной дороге тянется цепочка темных следов – моих; на крыше соседнего здания, черепично-рыжей, как и практически все крыши в старом Бервике, бешено вращается флюгер.
Тогда тоже было холодно, и ветер завывал вокруг дома. Люк сказал, что придет к ужину:
– Буду к ужину, сестренка, – потрепал меня по голове и умчался верхом на старенькой "Ямахе".
Помню, как мама приготовила гуся. Мы ели запеченное мясо, родители смеялись над серией "Истэнда", ворковали, и я совсем забыла о брате. Он так и не вернулся.
Куда ты пошел, Люк?
Магазин, заправочная, церковь, кинотеатр… Я везде спрашивала.
– Майа, ты помнишь, какой вопрос я задал?
– Да, мистер Ходжсон, – что-то насчет треугольников, которые нарисованы на доске и у меня в тетради. Равнобедренные треугольники, правобедренные треугольники… Неравномерноголеностопные триллепипеды.
– Ты ответишь или оставить после уроков?
За окном стоянка и низкий заборчик; белоснежное поле, даунхаусы Ньюфилдс и… море. Не будь его, я бы, наверное, задохнулась, точно рыбка на песке.
Еще там пляж и пути железной дороги – они скрыты гребнем холма, но зато видно, когда проносятся мимо извилистые тела поездов. Всякий раз появляется муторное чувство, будто я опоздала на какой-то важный рейс. Так странно…
– Майя!
– Да… мистер… Ходжсон…
Сейчас день. Солнце блестит на снегу, на обледенелых поручнях и стеклах машин. Я расслабляю взгляд, и предметы тают, размываются разноцветными пятнами.
Красное – мистер Ходжсон. Голубое с золотистым – Ариадна. Черное с зеленым – Эми; она корчит рожицы и, как мельница, машет руками-лопастями: пытается мне что-то подсказать.
– Майа, садись на место, – вздох учителя долетает до меня волной теплого воздуха. Судя по запаху, Мистер Ходжсон ел недавно бутерброд с сыром и луком. Господи, как душно. – Зайдешь после уроков.
Люк? Я точно видела его спину – в темно-синей куртке с плечиками-погонами – там, за автомобильным кругом.
– Люк?! – бегу по улице; край капюшона трясется перед глазами и закрывает обзор. – Люк?!
– Куда ты? – обиженный голос Эми сзади. – Мы же в "Макди" собирались! Майя?! Чокнутая…
Падаю, обдираю нос и щеку о шершавый наст. Морозный воздух огнем врывается в легкие – я хриплю и не могу никак отдышаться. Да и не вижу ничего толком – капюшон сполз почти до носа. В голове гулким эхом отдаются удары сердца.
Когда прихожу в себя, брата и след простыл. Люди вокруг, кто с укором, кто с боязнью, посматривают в мою сторону. Одна пара с пакетами из супермаркета Моррисона помогает подняться. Женщина очень красивая.
– Ты не поранилась?
– Нет… Нет, все нормально, – лицо на самом деле саднит, и не проходит одышка.
– Ты кажешься знакомой. Я не могла тебя видеть раньше?
– Нет. Про… – судорожный вдох, – стите.
Господи, почему так мало воздуха? Отодвигаюсь от женщины, будто это поможет.
– Постой!