Север и Юг. Великая сага. Книга 1. Джон Джейкс
шком далеко. Когда Уиндом заговорил, она как раз наслаждалась своим любимым стихом из пятой главы Евангелия от Матфея: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царствие Небесное».
Мальчик, двенадцатилетний Джозеф Моффат, сидел, прислонившись спиной к печной трубе, и остругивал маленькую игрушечную лодочку. От своей матери он унаследовал плотную фигуру, широкие плечи, а также каштановые волосы и бледно-голубые глаза, такие светлые, что порой они казались бесцветными.
Уиндом мрачно взглянул на пасынка. По тростниковой крыше стучал весенний дождь. Под глазами Уиндома залегли темные круги от угольной пыли. И такая же черная пыль навсегда застряла под его обломанными ногтями. В свои сорок лет он был законченным неудачником, неуклюжим и туповатым. Когда он не напивался до беспамятства, то рубил дрова и потом две недели пережигал их в огромных двадцатифутовых кучах, превращая в древесный уголь для небольших плавильных печей побережья. Это была грязная, унизительная работа, и все матери в округе пугали чумазым угольщиком своих непослушных детей.
Джозеф не отвечал и только исподлобья смотрел на отчима. Уиндом заметил, как мальчик постукивает указательным пальцем по рукоятке ножа. Характер у пасынка был вспыльчивый, иногда Уиндом его даже побаивался. Но не сейчас. На этот раз молчание Джозефа, которым он обычно выражал свой протест, лишь еще больше разозлило Уиндома.
– Мне и своя фамилия нравится, – наконец произнес Джозеф и снова занялся лодочкой.
– Ах ты, дерзкий щенок! – визгливо закричал Уиндом и рванулся к пасынку, с грохотом уронив табурет.
Бесс бросилась к мужу:
– Оставь его, Тад! Ни один истинный ученик Спасителя нашего не причинит вреда ребенку!
– Да, такому зверенышу поди попробуй вред причини. Ты только посмотри на него!
Джозеф уже стоял на ногах, прижавшись спиной к трубе очага. Он тяжело дышал и не мигая смотрел на отчима, крепко сжимая нож в согнутой руке, готовый в любую секунду нанести удар.
Уиндом разжал кулак, неловко попятился и поднял упавший табурет. Как бывало всегда, свой страх перед пасынком и душившую его обиду он вымещал на жене. И Джозеф, вернувшись на свое место возле печи, с ненавистью подумал о том, как долго он еще сможет это терпеть.
– Я сыт по горло твоими проповедями! – заявил Уиндом жене. – Ты только и твердишь, что твой благословенный Спаситель любит бедняков. Твой первый муженек, видать, был недоумок, раз умер за эту брехню! Вот если твой любимый Христос здесь появится и соизволит ручки испачкать, чтобы помочь мне уголь жечь, тогда я в Него поверю. А так – ни за что. – И он потянулся к зеленой бутылке с джином.
Той же ночью, лежа на своем тюфяке у стены, Джозеф напряженно прислушивался, как за потрепанной занавеской Уиндом оскорбляет его мать, не забывая подтверждать слова тумаками. Бесс тихонько всхлипывала, и мальчик до боли стискивал кулаки. Но вскоре она начала издавать другие звуки, и, слыша ее стоны и сдавленные крики, мальчик с горечью думал, что ссора закончилась тем же, чем обычно.
Он не винил свою несчастную мать за то, что ей хотелось немного покоя, защиты и ласки. Просто она выбрала не того мужчину, вот и все. И еще долго после того, как невидимая кровать перестала скрипеть, Джозеф лежал без сна, думая о том, как убить углежога.
Ни фамилии отчима, ни его убогой жизни он для себя не хотел. И своей непокорностью словно желал доказать, что достоин совсем иной судьбы. Особенно с тех пор, как два года назад Уиндом отдал его в ученики в плавильню Эндрю Арчера, фабриканта железных изделий.
И все-таки иногда, в самые унылые дни, его охватывало отчаяние, и тогда он говорил себе, что все его мечты о лучшей доле глупы и несбыточны. На что может надеяться такое ничтожество, как он? Ведь грязью покрыто не только его тело, но и душа. Угольная пыль, которую Уиндом приносил домой, навсегда въелась даже в его одежду. А преступление, за которое умер в Шотландии его отец, запятнало его позором, хотя он и не понимал, в чем оно состояло.
«Блаженны гонимые…» – неудивительно, что матери так нравились именно эти строки.
Отец Джозефа, неулыбчивый длинноусый фермер, которого мальчик помнил очень смутно, был ярым сторонником Ковенанта. Он истек кровью после долгих пыток тисками для рук и ног еще в то время, которое Бесс называла ужаснейшим из времен. Это были первые месяцы правления герцога Йоркского, позже взошедшего на трон под именем Якова II. Герцог поклялся искоренить пресвитерианство и установить епископскую власть в стране, давно уже раздираемой политическими и религиозными распрями.
Друзья поспешили на ферму Роберта Моффата, чтобы сообщить жене о жестокой смерти ее мужа и предупредить о грозящей ей опасности. Долго не раздумывая, Бесс решилась бежать вместе со своим единственным сыном, и вовремя – уже через час после их бегства прибыли солдаты герцога и сожгли ферму дотла. После нескольких месяцев скитаний мать и сын добрались до холмов на юге графства Шропшир. И здесь, слишком устав от всего пережитого, Бесс решила остановиться.
Лесистый край к юго-западу от извилистой реки Северн казался вполне безопасным захолустьем. На последние