Красное пятно. Ольга Борисовна Литаврина-Махнева
ыл в знакомую до боли больницу таким доходягой, что медики даже руками всплеснули – и решительно определили его в реанимацию, в отдельный бокс. На первый этаж.
А Лехе Летуеву в тот раз точно было худо. Подобное лечение было ему не в новинку, и в больнице его знали, как облупленного. Запивал он – и после развода с женой, в самом деле, некрасивого и скандального развода. И после муторной дележки с родными отцовского имущества. Но неизбежные за этим «отлежки» в больничке воспринимал, как кратковременное чистилище – после всего этого жизнь казалась даже ярче.
Но в этот раз… В этот раз все было как-то не так. Началось все самым безобидным образом. Любимому его детищу – строительной фирме «Стройсервис» в ноябре, как подарок к Новому году, подвернулся фантастический тендер! Не тендер, а лакомый кусочек! Все многочисленные детские площадки их огромного северо-востока Москвы следовало уложить, прямо по дерну, разноцветной ворсистой плиткой. Так гигиеничнее и для детей безопаснее. В заказе стоили эти плитки сущие гроши (Леха надыбал местечко). Конечно, об этом Клондайке прознал не один он! Вои и пошла-поехала «сицилианская защита», вернее, нападение. Однако рекомендательных бумаг, даже самых хвалебных, самых солидных и аккуратно подобранных, для успешно решения вопроса не хватало.
И пришлось Лехе, Алексею Николаевичу Летуеву, пустить в ход свою «тяжелую артиллерию». Ту самую внешность, за которую он столько раз благодарил родителей – и при их жизни, и после, когда они отошли в «селения блаженные»…
В нашем «безумном, безумном» мире женщины, как известно, живут дольше мужчин. И вообще, их больше. «Потому, что на десять девчонок…» И сам же прекрасный пол утверждает, что «если мужчина чуть красивее обезьяны…», то это уже – Аполлон.
Леха Летуев был значительно красивее той самой обезьяны. Высокий, под два метра ростом, спортсмен (бывший десантник), густо-русоволосый, с зелеными глазищами, словом, от женщин Леха просто не знал, «куды бечь», – по выражению его бабушки Мани. Она-то и вырастила Леху при полном отсутствии родителей-дипломатов.
Ах, елки-палки, не зря говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой!» Это ведь не только к девицам относится. Вот и у Лехи…
Хотя кто знает, как сложилась бы жизнь Лехи Летуева, заметь его вовремя какой-нибудь хваткий шоумен или кинопродюсер? Глядишь, – и к своим сорока пяти – испился бы, «испедрился» и истаскался напрочь! А так – мужественный, загорелый, плечи накачаны строительными конструкциями (всегда хотелось самому – и быстрее, и лучше!), сдержанный, скромноватый и молчаливый в обществе женщин… Хотя стоило ему только мигнуть – любая бы – не то, что замуж, а от самого лучшего благоверного, перебежала бы к нему. И – без возврата.
Ан – нет!
Вся «загвоздка», по выражению Марка Твена, заключалась не в женщинах, а в самом Лехе. Недаром еще с юности прилепилась к нему кликуха – «Летун».
С самого малолетнего детства Леха замечал, что родители относятся к нему не так, как другие к своим детям. «Чужие» мамы, возвращаясь после работы к песочнице за своими чадами, хватали и зацеловывали малышей, папы гордо несли их домой на плечах. Глядя на них, Лешенька Летуев испытывал странное чувство. Его родители, не то, что с работы, а возвращаясь даже из долгой командировки через полгода, – чинно, как взрослому, подавали ему руку. И все!
Все друзья по песочнице (да и их бабушки!) думали: вот это и есть настоящий светский этикет! Лешина бабушка Маня – помалкивала. Даже кивала в ответ на вопросы. Она одна знала, что родителей Лешеньки разделяла напрочь тайна его рождения. Тогда еще не вошли в моду всяческие экспертизы. Да если бы и провели такую – они же действительны на 99,9%. А эта одна сотая? Слава Богу, Лешенька хоть на бабушку походил – хоть нынче и седую, но прежде русоволосую, а главное – с живыми и добрыми зелеными глазами. Внука баба Маня так и называла – «своей последней любовью». Может, это и не дело ему свихнуться окончательно…
В итоге, Леша постоянно чувствовал себя не таким, как все. Особенно, в отсутствие бабушки. Ему почему-то запомнился случай из детства. Они с матерью, ему было тогда лет пять, ехали на электричке в гости. Он чинно сидел на скамейке, в костюмчике, в белой рубашечке, постиранной и наглаженной заботливыми руками бабы Мани. Уже на подъезде к нужной им станции мать дала ему свою расческу, чтобы он расчесал свои картинные русые кудри. Внешностью сына Галина Антоновна Летуева и впрямь гордилась. Но, когда сидящая к ним спиной пассажирка раздраженно обернулась, стряхивая с плеч невидимые Лешины волосинки, мать, почему-то не объяснив, куда могут попасть волосы (за шиворот к соседу, например), напустилась на Лешу вместе с пассажиркой, отняла и спрятала расческу (ему совсем не нужную) – а когда они вернулись домой, наказала – углом.
Стоять в углу Леша, кстати, даже привык и полюбил, уж больно часто ему приходилось это делать. И хорошо – никто тебя не трогает; родители не обсуждают каждый твой поступок – то сказал ты или не то; так сделал или не так! А главное – в их большой комнате в знаменитом Доме на набережной, где стены не оклеивали, как сейчас, обоями, а красили по трафарету причудливыми разводами, – можно было часами рассматривать узоры и складывавшиеся рисунки.
Вот,