Имитатор. Сергей Жоголь

      – Убили! Убили!

      Истошные вопли снова донеслись из дома напротив. Птицын невольно притронулся к кобуре, но тут же отдёрнул руку и строго посмотрел на Трефилова. Тот сидел как на иголках. Свой пистолет Антон давно уже достал и теперь прижимал его к груди, точно заботливая мамаша – младенца. Птицын усмехнулся:

      – Антоха, спрячь ствол!

      Женщина снова закричала, послышался звон разбитой посуды, потом всё снова стихло. Птицын расправил затёкшую спину, вытер вспотевший лоб: «Да чего ж она так орёт? Всю охоту нам испортит!»

      В комнате пахло варёной рыбой и отдавало кошачьей мочой. Две неказистые кошки, свернувшись клубочками, лежали у подёрнутой паутиной батареи. Стены и мебель были исцарапаны, на подоконнике стоял разросшийся фикус.

      Был бы здесь Янчин – обчихался бы, ведь у него, помнится, была аллергия на кошек.

      Одно только воспоминание о погибшем вызвало у Птицына спазм в висках, который тут же перерос в резкую боль, проявившуюся в области затылка. Птицын прикусил губу так сильно, что во рту появился солоноватый привкус крови. Боль немного отступила.

      Эх, Женя, Женечка… Но ничего, даст Бог – сегодня мы с ними за тебя поквитаемся.

      Птицын потёр рукой небритый подбородок: когда же он последний раз держал в руке бритву?

      Трефилов неловко повернулся и задел ногой одну из кошек – та вскочила и убежала на кухню. «И слава Богу, одной тварью меньше!» – обрадовался Птицын. У него у самого, похоже, от этих кошек начался зуд.

      На кухне послышался лёгкий звон посуды. Птицын воровато огляделся и незаметно пнул сапогом вторую кошку. Та обиженно мяукнула и тоже сиганула на кухню. Оттуда почти сразу же вышел хозяин квартиры – пухленький мужичок с забавной фамилией Пичужкин – и протянул Птицыну стакан с пахучим чаем.

      – Угощайтесь, товарищ, – оскалился любитель кошек. – Чаёк у меня хороший – с мятой. Для нервов очень полезно.

      «У меня от этой твоей мяты скулы свело, – хотел сказать Птицын. – Сидел бы уж на кухне да кошарам своим хвосты крутил, рожа мещанская!»

      Однако он лишь кисло улыбнулся и указал на Трефилова:

      – Ему вон… дайте. Вон у кого нервишки шалят.

      Антон схватил стакан и тут же затараторил:

      – Владимир Иванович, да неужели так и будем сидеть? Явно же что-то стряслось! А если там и впрямь кого-то убивают?

      – Твою ж мать! – процедил Птицын; суета Трефилова начинала раздражать его уже не на шутку. – Сказал же: ствол убери, пока в ком-нибудь дырку не сделал. Вон как руки трясутся.

      Трефилов нехотя убрал пистолет и жалостливо посмотрел на Кравца.

      – Да очнитесь же, Степан Маркович! Там женщина помощи просит, а мы тут сидим и носами клюём.

      Кравец поморщился и вытер пересохшие губы ладонью. Сутулый, с крупным мясистым носом и опухшими глазами, пожилой опер кутался в пиджак и вёл себя так, словно всё происходящее вокруг его вовсе не касалось. Птицын усмехнулся: а ведь Стёпа накануне, похоже, снова перебухал. Знал ведь, что на дело идти, а всё равно напился! Сколько же он пил, если до сих пор никак не очухается? Дело это, конечно, житейское, но всё же… Надо бы с ним поговорить на эту тему – за стаканом, конечно… Птицын усмехнулся пришедшей на ум шутке и вспомнил, что когда-то и сам уходил в запой. Чтобы хоть как-то отвлечься, он слегка отодвинул шторку и выглянул в окно.

      – Со второго этажа крики слышны. Это не наша ли клиентка орёт? Что думаешь, Степан?

      Кравец помотал головой и поёжился.

      – Не наша, Иваныч. Наша напротив живёт, а та, что орёт, – левее. Точно левее. Да и голос у этой уж больно хриплый, будто бы пропитой. А наша Лерочка, помнится, ещё пару лет назад в лучших ресторанах солировала – голосок у неё, как у соловушки!

      – А ты что ж у нас, по ресторанам ходишь? – хохотнул Птицын.

      – Бывает. – Кравец подавил зевок.

      – Ну ты и сказал: «как у соловушки!» – продолжал Птицын. – Голосок-то у неё, может, и не из противных, зато душонка змеиная. Общались – приходилось. Та ещё стерва!

      – Кто ж спорит? – не стал возражать Кравец.

      – Надеюсь, не знает наша соловушка, что мы тут сидим, а то кто