Земля лишних. Однокласснички. Влад Воронов
ву как гвоздь вбили. Полежал немного, осторожно приоткрыл один глаз. Стена. Бетонная. Потрогал. Стена никуда не делась. Рискнул открыть второй глаз и осторожно огляделся, не поворачивая головы. Сверху потолок, тоже бетонный. Снизу… Что-то твердое и вроде как коричневого цвета. Я лежу на полу?
Осторожно повернулся на спину. Двигаться быстро не было ни сил, ни желания. В голове от шевеления закрутилось. Снова закрыл глаза, полежал немного. Открыл, медленно и по одному. Огляделся.
Я лежал не на полу. Я лежал на крашенной темной охрой деревянной полке, дощатой и щелястой. Наверху, метрах в трех, был серый бетонный потолок, справа и слева – бетонные же стены. Левая совсем рядом, правая… Рукой не достану, ногой – дотянусь, пожалуй. В изголовье такой же дощатый стол, намертво прикрепленный к стене, перед ним – что-то вроде табурета. Под потолком, над столом – небольшое окошко с решеткой. В ногах из стены торчала небольшая раковина и чуть дальше – унитаз, оба из нержавейки. Торец комнаты занимала внушительная дверь с глазком и люком.
По всему выходило – я в тюрьме. Не успела эта мысль утвердиться в голове, как вспомнился бородатый анекдот советских времен, что просыпается Штирлиц в камере и уже готовится к допросу у Мюллера, а заходит обычный советский милиционер и говорит: «Ох, и нажрались же вы вчера, товарищ Тихонов!» Непритязательный этот юмор вызвал почему-то целую истерику. Несколько минут ржал как сумасшедший, чуть не описался. Понял, что действительно описаюсь, если сейчас же не доберусь до унитаза. Резко сел на кровати. В голове сразу закружилось, но удалось не упасть, справился. Медленно встал, стараясь не шевелить головой лишний раз, и аккуратно побрел в сторону двери. Облегчился, умылся, прополоскал рот. Этот подвиг отнял все силы. Вода в раковине отдавала хлоркой и была отвратительна на вкус.
Вернулся на спальную полку. Для нее вроде даже термин у уголовников какой-то есть, нары вроде. Или шконка? Да плевать, в общем-то, гораздо интереснее понять, как я здесь оказался?
Лег, начал потихоньку вспоминать. Что я мог такого натворить, чтобы проснуться в похмельном состоянии в одних трусах в этой странной аккуратной камере? Еще бы домашний кинотеатр сюда, диван и холодильник с пивом, как в какой-то заграничной тюрьме, что по ящику показывали… Заграничной… Точно, я ведь летел в отпуск! И долетели до Рима, и я прошел паспортный контроль, а потом… Ну да, потом подошли те двое в пиджаках и спросили, я ли это. А потом что-то кольнуло в плечо…
Потрогал плечо, потом рассмотрел внимательно. Точно, вот он след от укола, не померещилось. Осталось понять, за что меня упаковали в кутузку? Грехи среди родных осин можно в расчет не брать, тогда меня приняли бы еще в Шереметьево, это куда проще, чем организовывать арест в Италии и экстрадировать потом. В европах я бываю часто, но ничем незаконным сознательно не занимался. Бывает, что накосячишь где-то по неопытности или невнимательности, знак на дороге не заметишь или полезешь купаться голышом в приличном месте. Но не слышал я, чтобы за подобное арестовывали в аэропорту. Штраф могли прислать, визу не дать, в страну не впустить, но то, что со мной стряслось – ни в какие ворота.
В утомленной мыслительным процессом голове снова началось внутреннее кружение, и страшно захотелось пить. Дождался, пока шарики с роликами угомонятся в черепушке, побрел к раковине. Умылся. Вода воняла хлоркой. Сразу вспомнились купленные по случаю таблетки для обеззараживания воды, взятые в студенческие времена в поход вместо фильтра, фляг и котелков. Почерпнутая из рекламы идея пить из любой лужи без фильтрования и кипячения с треском провалилась. То есть один раз попили, и даже никто не отравился насмерть, но трое суток непрерывного удобрения подмосковных лесов развили у экспериментаторов стойкую неприязнь к воде, пахнущей непонятной химией.
Прошло добрых полдня. Солнечное пятно от зарешеченного окошка переместилось со стены сначала на пол, потом на другую стену. Я ломал голову над причиной своего заключения, временами проваливаясь в полудрему. Пить хотелось все сильнее, и в какой-то момент я не выдержал и снова поковылял к раковине. Умылся, прополоскал рот. И тут в двери щелкнул замок.
– Не пей эту дрянь, парень! Это не входит в страховку.
В камеру вошел мужик средних лет, среднего роста… Да весь какой-то средний, встретишь на улице и потом не вспомнишь. Серые брюки, белая рубашка с закатанными рукавами, ослабленный галстук на шее. В одной руке папка бумаг, в другой – бумажный стаканчик.
– На, лучше этого глотни. Полегчает. Пей, не бойся, хотели бы дрянью угостить – укололи бы спящего.
Говорил он по-английски, неторопливо и четко выговаривая слова. Язык, похоже, родной, но не англичанин. Северо-восток Штатов, как мне кажется, доводилось с янки общаться. Я поколебался недолго, признал его логику и взял стакан. Жидкость была прозрачная, кисло-соленая, но головную боль сняла сразу, да и жажда отступила.
– Сразу скажу, чтобы к этому не возвращаться больше. Не будет ни консула, ни адвоката. И переводчика тоже не будет, ты достаточно понимаешь по-английски.
Пусть небогатый, но зато мой собственный жизненный опыт научил общаться с любыми представителями властей