Рассказы разных бед. Артём Сошников
ом кино или написать книгу».
Марина Разбежкина, из интервью «Горькому»
Купе
– Ну дай хотя бы двадцать рублей. Чаю пойду возьму, ёптаюать…
– Да заткнись уже, сколько можно!
Я вышел в коридор и грохнул дверью. Всю жизнь мне говорят: Олег, твоя совесть тебя погубит – и ведь правда. Давно пора перебороть себя и забить, но я ж спать не могу спокойно ночами, лежу, мозг себе пережёвываю… Вот и завела меня эта совесть в купе с человеком, которого я то ли презираю, то ли конкретно так ненавижу. На сутки. Из которых прошло всего пять часов и осталось целых (сколько там?) девятнадцать.
Я вообще уже года три не езжу на поездах, у меня с детства стойкое к ним отвращение. Но нарколог запретил ему лететь на самолёте – после инфаркта, говорит, может не выдержать, вези по земле, по земле доедет. Дал гору каких-то таблеток и укол на всякий случай. А, ещё порекомендовал заранее предупредить проводницу в составе. Купил ей шоколадных конфет и рассыпного чая. Сначала переживал, что в составе нет дежурной бригады врачей, а потом подумал: чего я волнуюсь? Ну не доедет и не доедет. Бабушку жаль, конечно… А его не жаль. У него совсем башка потекла, засыпать в одном помещении страшно.
Скажете, сволочь? Вы с ним не росли. У меня самое яркое воспоминание детства – пятно крови на обоях в прихожей, это он маму избил за то, что её подвёз домой какой-то шофёр с завода. Мама потом неделю встречала меня после школы за гаражами, стыдно ж появляться перед людьми с фонарём и разбитым носом, да и у меня потом за спиной будут шептаться: вот, мол, живёт Забелин в неблагополучной семье, бедный мальчик. Мама вообще лишнего обо мне заботилась, лучше бы о себе подумала. Наверное, потому и ушла пять лет назад, извелась. А он жив, сидит в купе и думает, где бы накатить без палева.
Сейчас главное не накручивать, отвлечься, послушать музыку с телефона. Я включаю какое-то техно, просто для того, чтобы не терзать себе душу лишний раз депрессивными текстами, сосредоточиться на электронном бите и размеренном стуке состава. Но не успевает начаться первый трек, как дверь нашего купе дёргано отодвигается и он вываливается в коридор. Я тянусь к наушникам и вижу его наигранно-беспечные взмахи рукой:
– Да слушай-слушай, я покурить схожу…
А я всё равно снимаю наушники и шагаю за ним, потому что знаю я, как он сходит покурить: будет ковылять через весь состав, искать какого-нибудь колдыря, найдёт и уболтает его поделиться водкой. И тогда всё пропало, можно спокойно сбросить его с поезда, потому что везти развязавшегося алкаша в Петербург толку нет, а возвращаться на родину – тем более. Зачем тогда я столько мучился?
– Да чё ты за мной таскаешься как шавка, Олег! – недовольно буркает он, дёргая ручку тамбура.
– Я ни на шаг от тебя не отойду, понял? – рычу, выдавливаю из него последние остатки надежды.
– Дай своих покурить тогда…
Я достаю из пачки Парламента три сигареты, одну себе и две ему. Мы купили у проводницы лотерейных билетов и договорились иногда смолить между вагонами.
– Как ты их куришь, ёптить, слабые какие… – снова бурчит он, затягиваясь как можно глубже, – Табака-то нет, наверное… А стоят дохуя.
Я держу дверь за ручку и периодически озираюсь взад-вперёд.
– Кури быстрее. Сейчас соседи нажалуются, будешь до Питера спички в купе грызть.
– Снова ссышь, – укоряет он меня, но прикуривает от хабарика вторую.
Потом я жду, когда он доковыляет до купе обратно. Он и не ходит уже толком, допился – ноги ломит, пальцы почти ничего не чувствуют. С бутылкой его разлучит только гроб. Но я ж не могу сидеть, ждать, когда заплаканная бабушка позвонит мне в Петербург и сообщит, что он траванулся палёнкой; или поскользнулся пьяным на льду и раскрошил себе череп об асфальт. Так что я решил попробовать, потратить денег и засунуть его в центр реабилитации алкоголиков. Я специально поехал на Московский проспект, два часа сидел в окрашенном салатовой краской коридоре. Потом какая-то полная женщина смотрела на меня строгим бесчувственным взглядом – понятно было, что таких, как я, у неё сотни и она давно уже не испытывает к нам ни капли сочувствия. Задавала практичные вопросы: Сколько лет? Как часто пьёт, прерываются ли запои? Работает? Сопутствующие заболевания, осложнения? И с каждым ответом я понимал всё лучше: его не возьмут, потому что он – отработанный материал, свободное место лучше отдать сорокалетнему слесарю с несовершеннолетним ребёнком, у которого всё же есть шансы на реабилитацию. Я не дурак, я догадался и уже собирался уйти. Мне даже стало полегче, я убедился в том, что я бессилен, но тут она резко сменила тон и спросила, работаю я или учусь? Есть ли у меня возможность взять кредит? Их центр открыл платное отделение, сорок тысяч рублей за месяц лечения, принимают без очереди… А я копил на первый взнос… и, ладно уж, могу отдать эти сорок тысяч хоть сейчас, ну или через полчаса – метнусь до банкомата, если не принимают карты. Но я, конечно, сделал вид, что подумаю, позвонил им на следующий день, договорился о рассрочке. А то вдруг поймут, что я при деньгах. Начнут раскручивать на всякую хрень…
И вот я поймал