Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820. Анна Потоцкая
ечин, не ела супа с волосами и ни разу не была арестована. Мы жили не в грязном и бедном княжестве, а в одном из великолепнейших замков континента, но это, конечно, не так интересно и не так пикантно, как то, что рассказывает маркграфиня о своей резиденции[2]. Как современница великого века, я основывала свои надежды, главным образом, на интересе, который вызывает то славное время.
Но излагать свои воспоминания и ни слова не сказать о себе – едва ли возможно; чтобы вызвать к себе доверие, необходимо прежде всего познакомить с собой читателя.
Моя мать [Констанция Понятовская] была племянницей нашего последнего короля – Станислава Августа Понятовского. Благородная фигура этого монарха, величие его манер, ласковый и меланхоличный взгляд, серебристые волосы и красивые, слегка надушенные руки – все это до сих пор живо в моей памяти. Время, к которому относятся эти воспоминания, совпадает с нашим последним несчастьем, третьим разделом Польши в 1784 году.
Моя мать последовала за королем в Гродно, куда он принужден был отправиться по настоянию русских. И там из окна маленькой комнатки, куда меня поместили вместе с гувернанткой, я каждое утро могла наблюдать выезд пленного короля. Русские солдаты так напугали мое детское воображение, что нужен был весь авторитет матери, чтобы заставить меня переступить порог комнаты, – хотя и не без сопротивления и слез с моей стороны.
Угрюмая тишина царила в замке, где все семейство короля собралось, чтобы сказать последнее прости несчастному, на которого императрица Екатерина сначала возложила корону, а затем – цепи. Увезенный в Петербург, он долгой и мучительной агонией искупил ошибки, совершенные по воле императрицы, ошибки, которыми она сумела воспользоваться с хитростью, беспримерной в истории[3].
При других обстоятельствах Понятовский с достоинством занимал бы престол. Его царствование составило эпоху в научных летописях. Он воскресил в Польше вкус к искусствам и литературе, задавленный владычеством саксонских курфюрстов, грубость которых породила во всей стране губительную реакцию и оскорбительную поговорку: «Когда Август пьет, Польша пьянеет!»
Станислав Понятовский, наоборот, находил удовольствие в занятиях благородных и полезных, проводя почти все свое свободное время в кругу ученых и художников. Обширное и разностороннее образование соединялось в нем с утонченным вкусом и умом, полным очарования. Легко владея как мертвыми языками, так и языками стран, по которым путешествовал, Понятовский в высшей степени обладал способностью пленять своих слушателей, умея в то же время самым искусным образом польстить их национальному самолюбию или личному тщеславию. Он имел сердце благородное и возвышенное, великодушно прощал своих врагов, часто не зная границ своим благодеяниям. Но природа, столь щедро одарившая его как человека частного, отказала ему как государю в том, без чего нельзя царствовать: в силе характера и твердой воле.
После того как король уехал в Петербург, мы вернулись в Белосток, где жила моя тетка, краковская кастелянша [Изабелла Понятовская] – вдова графа Браницкого, краковского кастеляна, и сестра короля Станислава Августа Понятовского. Ее муж играл видную роль в Барской конфедерации[4], а в 1764 году числился среди других претендентов на польскую корону, но когда победа оказалась на стороне его beau frer’z[5], он удалился в свои поместья и жил там по-королевски.
Я застала белостокский замок, когда он еще был убран с изумительным великолепием. Французские обойщики, выписанные за громадные деньги, украсили его такой мебелью, зеркалами и паркетами, какие не стыдно было бы поместить и в Версале. Ничто не могло сравниться с его большими гостиными и вестибюлями, украшенными мраморными колоннами. Этот замок видел в своих стенах знатнейших и высокопоставленнейших особ, посещавших Польшу. Император Павел, будучи еще великим князем, вместе с женой провели здесь несколько дней во время своего знаменитого путешествия по Европе. Расположение садов и парков, роскошь теплиц и оранжерей, великолепие и обилие померанцевых деревьев – все это делало пребывание здесь поистине царским. При жизни краковского кастеляна две труппы – французская и польская, – а также балетная, содержались на его средства, помогая коротать долгие зимние вечера. Театр, расписанный итальянским художником, мог вместить от трехсот до четырехсот зрителей. Он был построен отдельно от замка в начале Оленьего парка. Я еще застала его в довольно хорошем состоянии.
Вот как жили когда-то вельможи, принадлежавшие к противной правительству партии. Мне же остались лишь одни воспоминания, которые я заставляла пересказывать дряхлых слуг.
Вдова графа Браницкого, простая и скромная в своих вкусах, но благородная и великодушная в поступках, тратила на дела благотворительности такие же огромные суммы, как и ее муж на всевозможные празднества и удовольствия. Поддерживая с достоинством положение, которое принадлежало ей по рождению и замужеству, она никогда никому не отказывала в поддержке и самым тщательным образом скрывала многочисленные вспомоществования, оказываемые ею бедным и несчастным. Редко кто до такой степени
Упомяну хотя бы об одной подробности, приводимой маркграфиней. «Под окнами моей комнаты проходила деревянная галерея, соединявшая оба флигеля замка. Эта галерея была всегда полна нечистот, которые наполняли мои комнаты невыносимым зловонием». –
Станислав Понятовский умер в Петербурге 12 февраля 1798 года.
Барская конфедерация (1767–1772) была созвана в Подолии, в городе Баре, группой сенаторов и дворян, недовольных вступлением на трон Станислава Августа и растущим влиянием России в Польше. Конфедерация объявила войну России и своему правительству, поддерживаемому русскими войсками. Франция и Австрия, покровительствуя этому восстанию, отправили восставшим деньги и несколько выдающихся офицеров, но падение Шуазёля и победы, одержанные русскими над турками, положили конец конфедерации, в результате чего состоялся первый раздел Польши.
Beau frer