Нуждается в починке. Дарья Князева
зыке,
обещание силы, истины и свободы.
Мне к тебе не пройти через вересковые поля,
через сны о несбывшемся и меловые воды –
по притокам Леты, вдоль которых мертва земля.
Остается молиться на выдуманном языке.
Звук лишается смысла и приобретает цвет,
если этот звук повторяешь стократно к ряду,
и неоновой лентой вплетается в новый смысл.
Было б здорово, если б ты мне приходился братом…
Но вселенский компьютер не в пору, увы, завис,
потому неумно заговаривать о родстве.
Под моими веками теплится звездопад –
это память, запечатленная от запястий
до корней волос, об обрыве на берегу,
это звонко клацает небо разверстой пастью,
я срываюсь в нее, а глаз сомкнуть не могу,
потому что под веками теплится звездопад.
Ты мое отражение, стынущее в зрачках.
Неслучайные совпаденья бывают лживы…
но читаю мантру, когда подступает страх,
ведь в любых обстоятельствах мы безусловно живы,
лишь пока звучим на выдуманных языках,
лишь пока отражаемся в чьих-то ночных зрачках.
Метаморфоза
Медленно пальцы скользили по льду стекла,
грозно и монотонно беря разбег,
железнобрюхое чудище – даль влекла –
жилы на оси мотало – за метром метр…
Ты на перроне – теряется силуэт
по переездам, станциям, городам,
гулким тоннелям, рекам, степям, лесам…
Можно придумать любой удаленный план,
только меня в этом плане в помине нет.
Ровно с того момента, когда изгиб
серого ящера скроет собой вокзал,
я превращаюсь в глухой равномерный скрип,
в узкие рельсы, в масляность черных шпал.
Это дорога.
Это уже не я.
За горизонтом свернувшее полотно
в сети паучьи мастерски вплетено…
слабых дурманит отравленное вино…
маревом сизым подернута колея.
Я распадаюсь на атомы – это шах.
Полое тело (внутри замогильный звон)
смутно заполнится, в дальнее сделав шаг,
лишь остановится внешний бегущий фон.
Функционально исправна, но взгляд другой,
мысли чужие, походка, ритмичность вен…
Нужно дожить неотложный незримый плен,
прежнее чтобы, очнувшись от перемен,
в точку смыкая петлю, возвратилось в строй.
Метаморфоза обратно на тот же лад:
такты, колеса, гудки, голоса и смог.
Долгий.
болезненно долгий прыжок назад.
и до тебя всего – пересечь порог.
Теплые губы твои, а в висках набат,
регенерация внутренней полноты,
интерактивно воссозданные мосты…
еле заметно подправленные черты…
Бесповоротна замена. И это мат.
«Пару билетов в осень и черный кофе…»
Пару билетов в осень и черный кофе.
Стылое лето в спину плюет дождем.
Как в янтаре, в застопкадренной катастрофе
замерли, еле дыша, и чего-то ждем.
Ты ожидаешь, когда одолеешь level
следующий, потеряв предыдущим счет.
Прокрастинирую.
В кучу – зерно и плевел.
То ли сминает нехватка зрелищ и хлеба,
то ли – вина и хлеба,
Да кто поймет…
Крылья обломаны, не проросли точнее.
Иду на рекорд в «Морская фигура замри» –
в позе зародыша стыну и коченею
вот уже, кажется, будто недели три.
Меньше, конечно, но время, стекая, вязнет,
вернее, густеет и перебивает ход.
А у кого-то вот в эту минуту праздник,
а у кого-то, может быть, новый год.
Я задыхаюсь, тону… (я в тебе, как в лимбе!)
Мне оттолкнуться бы снизу, да нету дна.
Как через бинт проступает желтея лимфа,
через меня – неслучившаяся весна.
Тайными тропами – в сизый туман и пепел,
тихими взорами – в выцветшую лазурь…
Не