Идеальная жена. Мария Воронова
плошной жемчужной стеной дождя.
Ирина улыбнулась и нехотя протянула руку к тоненькой брошюре цвета красного вина. Дверь с улицы быстро открылась, вбежал Кирилл, отфыркиваясь, как мокрая собака, пронес через веранду охапку дров.
Дверь в дом он оставил распахнутой, и, делая вид, что читает, Ирина смотрела, как он в комнате открывает печь, ловко закидывает дрова, а на его спине под легкой футболкой перекатываются мышцы.
Сейчас дрова займутся, и печь уютно загудит, но сквозь шум дождя Ирина этого не услышит.
Кирилл вышел на веранду.
– Ир, что-то газетку не найду. Ты свой устав дебильный еще не выучила?
Она покачала головой.
– Дай, а то растопить нечем.
– Не начинай, пожалуйста.
– Ладно, ладно. В холоде посидим, раз такое дело.
Ирина огляделась. На этой даче она стала хозяйкой совсем недавно и еще не успела обрасти бумагами, которые теперь можно было бы сжечь.
– И то правда, я бы лучше этот устав употребил по другому назначению газет, – хихикнул ее муж.
– Фу.
– Дай хоть пару страничек.
– Ага, сейчас! А если кто-нибудь найдет? Нет уж, если жечь, то целиком.
– Ни фига в тебе память поколений говорит! – Кирилл уважительно присвистнул. – Чай, не тридцать седьмой год на дворе, а ты все шугаешься.
Ирина вырвала листок из тетради, в которой делала заметки.
– На. Хватит тебе?
– Обижаешь.
Кирилл быстро растопил печку и вернулся к Ирине, лег на диван рядышком под теплый плед и через ее плечо заглянул в текст.
– Какая ересь, господи! Жаль, что не пожгли.
– Кирилл, ну сколько можно! Если я хочу стать депутатом, то мне обязательно нужно до декрета вступить в партию.
– А ты хочешь?
– Да, представь себе, хочу!
Муж прижался покрепче.
– А может, не надо?
Ох, как Ирине хотелось согласиться! Выкинуть чертов устав и притулиться к сильному плечу мужа, ни о чем не думать, а просто слушать напористый шепот дождя.
– Надо, – буркнула она, отодвигаясь.
Кирилл засмеялся:
– Хочешь быть руководящей и направляющей силой не только для меня одного?
– Просто хочу что-то делать. Что-то менять, – вздохнула Ирина, – я же рвусь в депутаты не ради буфета и прочих привилегий. Мне интересно, и пусть я нескромная, но мне кажется, что я способна принести пользу людям. А раз входной билет туда – членство в партии, то надо вступить, и все. В конце концов, взносы нас не разорят.
Кирилл положил руку ей на живот, послушать, не шевельнется ли ребенок.
– Я знаю, Ирочка, что ты у меня очень умная, – шепнул он, – и смелая, и порядочная, и самостоятельная, и будешь прекрасным депутатом. Только это условие не напоминает ли тебе экзамен на приспособленчество?
– В смысле?
– Получается, что ты должна принять убеждения, которые не разделяешь, и поклясться в том, во что не веришь.
– Ты утрируешь.
– Не думаю. Это механизм известный: сначала присягай на верность, целуй крест, а потом все остальное.
– Если все будут такими чистенькими, то никогда ничего не поменяется.
– Так не бывает, чтобы никогда ничего не менялось. Но ты тоже права, если система останется без притока порядочных людей, то загниет, и все может поменяться слишком резко.
Ирина перелистнула страницу. Автор постарался, растянул на целую книгу парочку немудрящих мыслей, но учить надо, ибо спросить могут с любого места.
Судья Ирина Полякова не рассказывала никому о своей беременности, но животик быстро вырос, губы налились, а у секретаря суда глаз оказался наметанный на такие вещи. Через три месяца все всё знали. Ирина думала, председатель разгневается, но он, отец и дед, отнесся вполне добродушно и обещал ей до декрета «легкий труд», то есть самые простые, незамысловатые дела с признаниями и без подводных камней, и, упаси бог, никакой высшей меры. «Готовьтесь к материнству, дорогая Ирина Андреевна, думайте только о приятном, читайте добрые книги, смотрите на красивое и ни о чем не беспокойтесь», – с улыбкой напутствовал он.
Такое лояльное отношение было очень кстати – как раз пошла волна борьбы с хищениями социалистической собственности, вскрывались хозяйственные преступления просто макабрических масштабов, а это все расстрельные дела. Умом Ирина понимала, что все эти деятели торговли нанесли стране огромный ущерб, но сомневалась, что у нее хватило бы духу приговорить к высшей мере человека, который сам никого не лишил жизни.
Инструктор из горкома сказал, что к выборам она как раз выйдет из декрета, а двое детей лучше, солиднее, чем один, только нужно вступить в ряды прямо сейчас, чтобы партстаж был побольше. Тему мужа инструктор не развивал: официально Кирилл Мостовой – рабочий класс, передовик производства, гегемон, словом,