Изменник. Александр Бестужев-Марлинский

Изменник - Александр Бестужев-Марлинский


Скачать книгу
a target="_blank" rel="nofollow" href="#n_3" type="note">[3]

Shakespeare

      I

      «О родина, святая родина! Какое на свете сердце не встрепенется при виде твоем? Какая ледяная душа не растает от веянья твоего воздуха?»

      Так думал Владимир Ситцкий, с грустною радостию озирая с коня нивы, и пажити, и рощи переславские, свидетелей его детства, и любопытным взором, как будто желая испытать память свою, искал и предугадывал он мелькающие из-за лесу главы обителей. Правда, они не казались теперь ему, как прежде, огромными; окрестность не была уже бесконечна; но она была по-прежнему светла, все по-старому приветна. Он выехал, наконец, на озеро Плещево и стал, пораженный красотою природы, чувствами давно забытыми и новыми.

      Тихо, как сон его детства, лежало перед ним озеро в изумрудных рамах своих, отражая вечернее небо, и снежные стены обителей, и сумрачный город, и чуть оперенные майскою зеленью рощи. Ладьи рыбарей, мнилось, летели в шаровидном небе, и утомленные чайки дремали на развешенных сетях или, чуть зыблемые, на влаге хрустальной. Весенние жаворонки провожали солнце с поднебесья и сверкали там последними его лучами, сливая звонкое свое пение с гремленьем тысячи ручьев, збегающих в озеро.

      Как пыль сражения улегается под дождем, смывающим кровь с лица земли, улеглись страсти в душе Владимира. Память буйной молодости, дворское честолюбие, жажда битвы и славы и все, все уступило место чувству, близкому к раскаянию. Он слез с коня, припал к воде, которою часто плескался в отрочестве, в которой теперь, как в святочном зеркале, мелькало ему прошедшее, жадно пил ее, – и спокойствие вливалось в него струей вместе с прохладой! Со вздохом сказал Владимир:

      – Они не терпят нечистого в своем лоне и с гневом выбрасывают его на берег[4]. Пусть же берега твои сохранят меня от гонения моих злодеев, от бури жизни и всего более от меня самого, как твои воды спасали некогда предков от ярости татар![5]

      Полный надеждою взор Владимира стремился к стенам Переславля. Там уже не было его родителей; но добрая память стерегла их могилы и сердечное добро пожаловать ждало их наследника у порогов друзей. Долго еще лежал Владимир на свежей мураве, улелеянный мечтами под крылом родимого, неба, и сон росою упал на утомленные члены путника – сон, какого давно не знала кипучая душа его.

      II

      Лениво подымалися, утренние туманы с тихого Трубежа[6], и летнее солнце невидимо вскатывалось над ними. На валу Переславля часовой ратник, опершись на копье, глядел на работу плотника, поправлявшего деревянный сруб крепостной стены.

      – Это бревно никуда не годится, – сказал он плотнику, – в нем сгнила сердцевина.

      – Так-то и с нашею Русью, Петрович, – ответствовал плотник, вонзая топор носком в дерево и присев на венец, – Москва, сердце ее, испорчено, а мы терпим. Она кличет к себе из Польши царей[7], а мы подавай войско то за них, то против них драться! Поляки пируют в Москве; вор Сапега обложил Троицу[8], а от нее далеко ли и до нас! Прогневали мы господа неправдой; коротается наш век бедами; кто скажет, что мое добро, моя голова будут у меня завтра?.. В плохие мы живем годы, Петрович; за царя Бориса[9] не так было.

      – Нашел чем хвалиться! Нашему брату ратнику не удалось при нем разу сходить на добычу. Теперь иное дело; дай только дождаться сюда литовцев; мы порастрясем их карманы.

      – Какие у польской голытьбы карманы, когда у ней надеть нечего.

      – Зато много грабленого золота. Бездельникам этим надо на нос зарубить, чтобы они не грабили божиих храмов, не обдирали бы риз со святых икон.

      – Такое добро, земляк, никому впрок не пойдет.

      – Кто живет день до вечера, тому какая забота, скоро ль подрастут рога у молодого месяца. Мне только душно сидеть сиднем за стенами, когда самые монахи дерутся. Я очень завидую товарищам, которые идут с нашим воеводою на подмогу к Троице.[10]

      – Кто же здесь останется воеводой?

      – Кому быть, кроме старшего князя Ситцкого… Ему, кажись, на роду написано повелевать, – что твой орел, когда взглянет!

      – Правда, земляк, правда. Ростом, и дородством, и поступью – всем взял. Я сам нехотя хватаюсь за шапку, когда с ним встречаюсь. Одно беда: про него ходят недобрые слухи. Зачем он братался с поляками? Зачем не видали его в рядах Шуйского[11]? Худо, коли он не хотел заступиться за правое дело, а еще хуже, коли его в дело не приняли.

      – Брат, не всякому слуху верь! Теперь и правда и клевета изверились пуще жидовского золота.

      – Пусть оно так. Да ведь на наших-то глазах он даром живет здесь три года! Что делать удалому в глуши, когда Москва в плену, а святая Русь у погибели от самозваных царей и друзей незваных; когда измена и разбой рыщут из края в край; когда враги палят нивы и города, бесславят братьев и жен – навек позорят имя русское?

      – Ты разве не слыхал, что ему больно полюбилась Елена


Скачать книгу

<p>4</p>

Доселе идет поверье, что Плещево при погоде выкатывает всякую брошенную в него вещь. Вероятная тому причина есть пологое и сферовидное его дно. (Примеч. автора.)

<p>5</p>

Жители Переславля, большею частию рыболовы, спасались, во время неоднократного нашествия татар, на лодках, выезжая с лучшим имуществом на средину озера. (Примеч. автора.)

<p>6</p>

На реке Трубеже, впадающей в Плещево, расположен Переславль-Залесский. (Примеч. автора.)

<p>7</p>

…кличет к себе из Польши царей… – Московские бояре предательски заключили соглашение об избрании Владислава, сына польского короля Сигизмунда III, на русский престол. В результате этого польские интервенты были тайно введены в Москву в ночь с 20 на 21 сентября 1610 г.

<p>8</p>

…вор Сапега обложил Троицу… – Один из военачальников в войске Лжедмитрия II, Сапега Ян Петр (1569—1611), в сентябре 1608 г. начал осаду Троице-Сергиева монастыря, являвшегося сильной крепостью на северо-востоке от Москвы. Обороняли монастырь небольшой гарнизон, монахи, крестьяне и посадские. Осада была снята только в январе 1610 г. хотя многие города еще осенью 1608 г. перешли на сторону Лжедмитрия II.

<p>9</p>

…за царя Бориса… – Борис Годунов (ок. 1551—1605), русский царь.

<p>10</p>

Воевода переславский Иван Васильевич Волынский был с своею дружиною для помоги Троицкой лавре в 1609 году. См. сказание об осаде Тр. – Серг. лавры, стр. 221. (Примеч. автора.)

<p>11</p>

Шуйский – Скопин-Шуйский М. В. (1586—1610), князь, военачальник, успешно боровшийся с польскими интервентами.