На руинах Мальрока. Артем Каменистый
ью жертвами многими погань накормил? Сознаешься ли, что без брачного ложа совокуплялся с богомерзким суккубом под покровом ночи в помещении греховном, свое тело, Богом даденное, навеки тем деянием осквернив? Сознаешься, что принял впоследствии на грудь живое сердце змеиное бабы поганой своей, предав себя Тьме? Сознаешься, что Бога отверг истинного; что плевал на церковные изваяния; что потешался над тайнами святыми; а еще питал симпатию к гадкому учению богопротивных еретиков, которые, следуя подлейшему завету богоотступника Иридия, извратили истину не единожды? Признаешься, что в тайный сговор с премерзким епископом иридианским вступил и многие души невинные погубить замыслил, в западню коварную с улыбкой лживой заманивая? Признаешься, что многими страшными карами грозился солдатам войска королевского, воспрещая им в битву со слугами зла вступать? Сознаешься, что с помощью диавола, самого страшного врага рода человеческого, оружие нечистое за одну ночь в кузнице сотворил, коим затем предательски оскопил солдата королевского из великой дали, не видя его при этом, но по наущению нечистого духа не промахнувшись?…
На последних словах не сдерживаюсь – улыбаюсь. Опять… Несмотря на ситуацию, не могу не порадоваться. Единственный позитивный вопрос – при всем моем бедственном положении лишь он не перестает радовать. Приятно знать, что не промахнулся в тот раз, действительно угодил сволочи куда мечтал. Очень удачно вышло: ведь подонкам потомство ни к чему. Не иначе как и впрямь сам Бог помог – без его вмешательства достать гада за нежные места через крепостную амбразуру непросто.
– Скалишься, зла скверное исчадие?! Водой святой оскал твой сейчас утрем, скалься – скалься! А не перестанешь скалиться – так воду ту подогреем, а то и вскипятим!
Опять водные процедуры?! Да сколько же можно!.. Эх… надо научиться контролировать свои эмоции. Зря я улыбнулся: сейчас опять начнется. Вот ведь наблюдательный гад – улыбка у меня небось едва заметна… скорее гримаса легкая; темень в этом каземате почти полная – чадящий светильник в углу помогает мало. Но все замечает…
Поток вопросов прервался, но до молитвы дело еще не дошло. Когда он начинает молиться, мое чувство юмора куда-то прячется. И обычно я при этом ору так, что уголки губ рвутся – нелегко при таких раскладах улыбаться.
Он, вполне возможно, и не злой. Возможно, глубоко в душе не желает мне ничего, кроме добра. Возможно, даже искренне считает, что спасает меня от куда более худшей участи.
Может, он в чем-то и прав, но это не мешает мне его ненавидеть.
Я давно устал отвечать на одинаковые вопросы – он не слушает ответов или не верит им. Промолчу я или в очередной раз сознаюсь во всем – ему безразлично. Он будет спрашивать вновь и вновь, перемежая допрос молитвами и кое-чем еще… очень нехорошим. Для этого нехорошего у него имеется парочка молчаливых помощников. За все время они ни слова не произнесли, если не считать перешептываний друг с другом.
Уж лучше бы они языки чесали, чем…
Ему все равно – каюсь я, ору от боли, молчу или ругаюсь на двух языках. Даже то, что один из этих языков в его мире никому не известен, ничуть его не интригует. Часами или сутками монотонным голосом, не громко и не тихо, спрашивает, спрашивает и спрашивает.
Одно и то же…
В перерывах между молитвами…
Его помыслы, если не придираться к отдельным меркантильным мелочам, благородны – он, похоже, искренне мечтает меня спасти. Но мне от этого не легче, потому что спасти он мечтает лишь душу.
На тело ему наплевать.
Неудивительно: ведь он – инквизитор.
Глава 1
Будни инквизиторов
Оглядываясь назад, на все свои двадцать девять относительно честно прожитых лет, не могу не признать: в скуке стандартной жизни имеются свои преимущества. Самое страшное повреждение организма – царапина от диванной пружины; самый большой стресс – когда, прогуляв семестр (погряз по молодости-глупости в гулянках и добывании средств на эти самые гулянки), чудом, в последний момент разделался с экзаменами, едва не отправившись служить Родине, что в мои жизненные планы никаким боком не входило.
Хотя вру – самый страшный стресс подытожил мою старую беззаботную жизнь. Это случилось в тот день, когда я в последний раз увидел своего врача, узнав от него неприятные новости… Он тогда дал честное слово, что коптить небо мне осталось недолго. Полгода давал… максимум.
Интересно – сколько с той поры минуло? Около трех месяцев там, еще на Земле, «яйцеголовая шайка» обучала меня премудростям науки выживания, заодно напичкав голову теоретическим мусором, чертежами и схемами. Память у меня хорошая, но этого им показалось мало – даже до гипноза дело доходило и шепчущих наушников на ночь. Информационный прессинг был чудовищным: моя и без того нездоровая голова переносила его с трудом. С тех пор у меня в черепе свалка… хотя и до этого мусора там хватало…
Сколько я здесь? Двухнедельные скитания по морю, лесам и холмам; оживающие хищники; горько-соленая вода в легких; свист стрел; звон оружия; кровь и раны… смерти спутников. Мою давнюю царапину от диванной пружины