Спецзона для бывших. Александр Викторович Наумов
их наказать». И я рот открыл, уши развесил. Конечно, дайте мне дубину. И полетело… Заскочили в палатку, где торговали кавказцы, там деньги на столе были разложены. Один из кавказцев попытался оказать сопротивление, хотел выхватить у меня пистолет из руки…
– Пистолет служебный?
– Нет. Служебных пистолетов у нас на постоянном ношении не было… У меня инстинкт сработал: раз он попытался завладеть оружием, я его тут же на месте убил. А второй, как получалось, был свидетелем. Его я тоже убил.
– А ваш напарник как вел себя? Или ему было все равно?
– Я бы так не сказал. Потому что когда мы обратно в машине ехали, у него руки тряслись, он светофоры не замечал. То есть он, наверное, представлял себе все это несколько по-другому…
– А тут подельник взял да убил?
– Это называется эксцесс исполнителя.
– Как вас нашли, арестовали?
– Подельник разболтал, поделился кое с кем… просто оперативная информация дошла, приехали домой и взяли.
– В самом начале нашего разговора вы сказали: «Я расскажу вам все, как было, с моей точки зрения». А есть другая версия происшедшего?
– Понимаете, я ведь оправдываю себя… хотел оправдать! Вот этой адреналиновой зависимостью. Не хочу оправдывать своей тупостью, а какое-то более-менее цивилизованное объяснение нашел…
– Все-таки интересно, на что же были потрачены деньги, взятые из ларька?
– Купил музыкальный центр, золото…
– Жена не удивилась, откуда такие деньги?
– Не жена, а подруга…
– Она спрашивала?
– Спрашивала.
– Что отвечал ей?
– В духе времени отвечал. У нас шла активная приватизация нефтяной отрасли. Нефтеоборудование перепродавалось. Кто-то где-то купил по дешевке, потом перепродал подороже. Вот так я объяснил своей подруге, что я занимаюсь перепродажей нефтяного оборудования. Ну а преступление… ну что преступление? Грубо говоря, я оказался торпедой у более взрослого, более продуманного человека. Когда его арестовали, он все отрицал, вообще какую-либо причастность. А я сразу был в сознанке, надеялся, хоть что-то выиграю от этого. А потом, когда мне дали восемнадцать с половиной лет… Значит, решили, чтобы я уже никогда отсюда не вышел. Ни-ког-да! Своей подруге я сразу сказал, чтобы меня забыла. Она пыталась писать мне письма, но я не отвечал на них. Сохранил отношения только с родителями, там все нормально… Ну то есть как нормально? Отношения нормальные. Мама никогда свое чадо не бросит, какое бы оно ни было. Ну вот, полгода меня держали в ИВС, в нашем городе, а затем повезли в область, в Томск. Месяцев семь я сидел один в камере, а потом меня подняли в красную хату. То есть не к бывшим сотрудникам, а к уголовникам, которые ранее в лагерях работали на администрацию. Меня сюда поднимали на разработку, хотя что меня было разрабатывать, если я во всем сознался. Они, наверное, думали, что, может, еще до чего-то докопаются. Ничего… А я потом как-то присиделся там, понял, что сидеть всю жизнь и что надо познавать быт лагерей. В зоне главное отличие от свободы – своеобразные межличностные