Поэт и Лампа. Александр Власович Головко
о служить, иначе незавидна её участь…
От тоски или праздности, у Лампы в душе что-то творилось несусветное… В тиши она подолгу предавалась размышлениям: «Странные люди, − пишут стихи, как мой хозяин, называя это вдохновением.
Не потому ли и меня в последнее время переполняют непонятные чувства…
А он? – рассуждала Лампа, − сможет ли Поэт понять мою душу? Мне так хорошо рядом с ним. Кажется, я обретаю второе дыхание и, как женщина, начинаю им увлекаться…»
На столе Лампа занимала почётное место. У Поэта, включавшего свет, в глазах вспыхивали огоньки, словно он сам светился изнутри…
«Наверно, он полюбил меня, − озарило Лампу, − не зря же в глазах пылает этот божественный отблеск!»
У Поэта имелась ещё и печатная Машинка, которая также стала невольной героиней этой истории. (Не зря же по законам жанра требуется Соперница. Машинка подходила на эту роль идеально). Новенькая, недавно подаренная другом Поэта, своей красотой возбуждала зависть Лампы, поблёскивая белыми клавишами, словно посмеиваясь над наперсницей.
Поэт будто всё больше отдавал предпочтение Машинке. Печатая, он нежно касался клавиш, поглаживая пальцами по её округлостям, подолгу задумываясь и смотря в одну точку…
От небрежного нажатия пальцами, клавиши Машинки иногда сцеплялись, в этот момент он чертыхался, а Лампа радовалась его обиде на Машинку, потому что не желала делить с кем-либо предмет своего обожания. Сама же испытывала настоящее блаженство, когда Поэт дотрагивался головой до её шляпки-отражателя, наклоняясь близко-близко. Слышно было его дыхание и биение сердца. В этот момент Лампа возбуждалась и сильно накалялась. «Вот она любовь! – восторженно стучало у неё в висках, − какое же это необыкновенное чувство!»
Ощущал ли Поэт её душевные перемены – вряд ли, трудно было понять это и бедной Лампе. Она страдала от ревности, оттого стали часто перегорать лампочки. Хозяин вынужденно брал Лампу за лебединый изгиб шеи-штатива, выкручивал перегоревшую лампочку, меняя на новую. Довольная оказанным вниманием, Лампа благодарно сияла, отдавая любимому весь накал своего электрического сердца!
Так продолжалось какое-то время. Поэт писал, вслух читал стихи, в которых звучали слова: «любимая!», «единственная!» Лампа принимала это на свой счёт и жалела, что в ответ не может произнести ни слова. О, какие слова теснились в её эбонитовом сердце!
А лампочки перегорали всё чаще и чаще…
Однажды, неожиданно для Лампы, у Поэта вырвались гневные слова: «Так я скоро разорюсь на одних лампочках. Как ты достала меня, старая вешалка!»
Обращение было явно адресовано ей, но причём здесь «старая вешалка»? Наивная, Лампа не знала, что люди, не задумываясь, часто говорят жестокие слова и совершают безрассудные поступки. Не догадывалась она и о том, что для человека вещь с двадцатилетним возрастом иногда кажется рухлядью…
Так бы и мучилась Лампа в сомнениях, но неожиданно Поэт принёс в дом картонную коробку. Вынул из упаковки пахнущую новизной никелированную лампу и поставил её на место прежней. Не церемонясь, взял старую Лампу за понурую шею-штатив и отнёс на улицу, бросив возле мусорных баков…
Лампа, увидев удаляющуюся спину Поэта, задохнулась от горя и несправедливости: «Ах, зря я ревновала к Машинке. Он не любит меня! Для него я просто «вешалка», «старая рухлядь!»
Но не хотелось Лампе верить в коварство любимого, в глубине души ещё теплилась надежда, что это всего лишь недоразумение, что Поэт спохватится и вернётся, а она по праву займёт прежнее место. Разве может другая лампа, даже новая, светить так преданно? Она всегда хотела лишь только одного − радовать милого и большего ей ничегошеньки-то не надо…
Глава 2.
Минул месяц.
Поэта почему-то покинуло вдохновение. Вначале казалось, что это лишь временный спад. Так уже бывало не раз. Но время шло, а ничего не менялось. Почему-то интуиция подсказывала, что это как-то связано с Лампой: «Старой или новой? Чушь какая-то…» − злился Поэт, произнеся это громко вслух, отчего испугался собственного голоса.
Сидя за столиком, печально глядел на печатную Машинку, на тускло светящуюся никелированную лампу, бездумно включая и выключая её… Одолевала мысль: «Почему Муза то появляется, то внезапно покидает нас?»
Пытался оценить трезво своё состояние, но ничего не получалось. Время шло…
Неведомые силы управляют нами и во сне. Однажды ночью ему приснилось, что сидит он за рабочим столом и в темноте тянется к любимой старой Лампе, чтобы включить свет. Вдруг из шляпки-отражателя на него глянули большие, мерцающие глаза. В темноте он даже различил тонкие черты женского лица, пунцовые губы и бледный лоб. Глянул на подбородок, едва различимые ямочки на щеках, курносый носик. Губы сложились в улыбку, а тихий, зовущий голос, произнёс имя Поэта… Он наклонился к Лампе-женщине, прикоснулся, но неожиданно ожёгся и с криком проснулся.
«Что за сон?» − лихорадочно думал он. Подушечка указательного пальца действительно горела как от ожога, а в рассветных сумерках на столе никелево ухмылялась