Лунный сторож. Маргарита Лобанова

      Там – бездушные машины,

      рядом памятник-палач.

      Стоэтажный дом мышиный,

      испечённый быстро, вскачь.

      Давят тесно века туфли,

      догоняя моды писк.

      Люд – выбрасывает рухлядь:

      одеяла, старый диск,

      рваные ботинки в мусор

      и газетные клочки,

      там – оскольчатые бусы,

      тут – осколками очки.

      Книги, кости и объедки,

      рыбный потрох и мелки.

      У лифтёрочной у клетки

      запах жизненной реки.

      Осенняя пора в ударе,

      и бешено листва горит.

      Седьмые сутки тротуары

      не просыхают от обид.

      Таинственная незнакомка,

      в плащ депрессивный облачась,

      не принимает сердца ломки

      как неотъемлемую часть.

      Сошёл с ума от замыканья

      фонарь слепой и провода,

      меж нами мерят расстоянья,

      не ошибаясь никогда.

      Зайду в кафе – не голоден, не сыт.

      За столиком открою жизни книгу.

      Предложит мне душистый кофе, сыр

      официант небрежный и ленивый

      от суетного жала. Ветер свеж,

      колоду листьев кружит. Ляжет карта.

      Я чаевые в книгу жизни меж

      страниц вложу и – доживу до завтра.

      Раструбы. Расстриги.

       Возглас сожалений.

      Живут гортани в разности

      времён и поколений.

      Пусть тайно в этой мантии

      мы верим только темечком

      дойдя до хи – романтики

      по шелухе от семечек.

      Кричите! Дуйте трубами!

      Как можно больше голоса!

      Расплатимся натурами

      у самого у космоса.

      За то, что утро белое

      испачкалось рябиною

      и жизнь сказалась беглою

      острожницей наивною.

      Упала ниц в луга сухие,

      стянуло травами чело,

      и подорожники глухие

      мне не расскажут ничего.

      Простёрты руки коромыслом,

      и ёжится трава сильней.

      Я наполняю душу смыслом,

      и мчатся годы всё быстрей.

      Бумага странствий наготове.

      Осталось сесть и полететь.

      А в небе снова непогода

      мешает гелевую смесь.

      Ты, право, веруешь не в чудо

      но, разломив пирог судьбы,

      находишь что-то от причуды

      и говоришь не – «ты», а – «Вы».

      Облокотившись на перила,

      ты под диктовку, в такт грозы,

      достанешь синие чернила

      и плача комкаешь листы.

      То ли ветер, то ли мысли

      нагоняли тучи в поле.

      Кони ржали, тучи висли,

      вечерело, но не боле.

      По дороге вереницей —

      трав усопших, пыль да смута.

      Две вороны, две сестрицы

      вслед кричали мне от жути.

      Я иду не монотонно,

      подгоняя себя думой:

      шёпот, шелест, руки, лица.

      Справа – речка, слева – кони.

      До дождя б к тебе  добраться,

      рыщут тучи, свищет поле.

      Нам бы только повидаться

      и не боле, и не боле.

      Трясёт в удушливом вагоне,

      мелькают мимо огоньки.

      Луна в златой блестит короне,

      кивают звёзды-мотыльки.

      Я еду причаститься слову

      в долину синюю берёз.

      Мой поезд мчится по уклону

      под ритмы рваные колёс.

      Мосты дрожат, от их натуги

      вздохнуло эхо в вышине,

      где рифма склеивает дуги

      в невозмутимой простоте.

      Лишь