Белый лебедь. Виктор Брюховецкий
а сугробах,
И я… за столом.
Мой отец был рыбак. Он вязал пятипёрстку[1].
Он описывал плавной рукою круги…
Он не просто занятье придумал подростку —
Он причину придумал:
Жалел сапоги.
Я писал про весну, про отцовские сети,
Как луга за рекой заливает вода…
Это всё, что в семь лет я увидел на свете,
А про лебедя – просто придумал тогда.
Был он с красными лапами, белый-пребелый.
Принимая весну, он справлял торжество!
Я, по сути, в стихах ничего с ним не делал,
Просто выпустил в луг и смотрел на него.
Мой отец был хитрец.
Взгляд прищуренно-весел.
Стих пришелся ему, я узнал по глазам.
Он взъерошил меня и, беззлобно отвесив
Подзатыльник, промолвил:
«Ступай к пацанам…»
Я обул сапоги и ушел на планету,
По сугробам пошел, закружился в борьбе.
И все долгие годы, скитаясь по свету,
Я ношу и ношу эту строчку в себе.
«Мой отпечаток зрим…»
Мой отпечаток зрим.
Как след медвежьей лапы,
Он узловат.
Ни каменных дворцов,
Ни крепко сшитых «в лапу»
Резных палат.
Я просто шел и пел,
Марал бумагу кровью,
Звенел струной,
И, брызжущим в лицо,
Дышал в ответ любовью,
А не слюной.
Я возводил свой храм,
И, укрепляясь в вере,
Я знал: спасет.
Я этот храм воздвиг.
Я открываю двери.
Входите. Вот…
Всмотритесь и —
Увидите воочью:
Здесь, в глубине,
Строка любая,
Каждое отточье —
Всё обо мне.
«Родился. Вышел из дверей…»
Родился. Вышел из дверей.
Сошел с крыльца, калитку тронул
И палец в кровь порвал, и понял:
Не будет мне поводырей.
И… каплю в рот, чтоб кровь не видеть…
Сто лет живу, сто лет храню
Той боли привкус, как броню,
Как право – жить и не обидеть.
«Позови меня в дорогу…»
Позови меня в дорогу
Без начала и конца,
От родимого порога,
От заветного крыльца —
Под осиновые всхлипы,
Под осиновую дрожь,
В лето, пахнущее липой,
В колосящуюся рожь.
Посели во мне тревогу,
Тайным знаком осени,
Но к родимому порогу
Обязательно верни.
«В детстве пророк, а потом обалдуй…»
В детстве пророк, а потом обалдуй,
Словно крапива, я рос на подворье,
Оспой болел ветряною и корью…
– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…
Так я шептал, угорая в бреду,
Черной холстиной от солнца укрытый.
Выжил и вышел, пошел и бреду,
Оспою меченый, битою битый.
Выжил и вышел, а солнце – в упор,
Чтоб не ослеп, чтобы видел любое —
В небе ли синем, в бездонном забое,
Или в душе, где под жаркий мотор
Боли насыпано, словно опилок,
Налито крови горячей густой…
Что мне для счастья?
Патрон золотой,
Тихую пристань и пулю в затылок,
Чтобы не бить понапрасну сапог,
Чтобы великой печали не видеть,
Чтоб никого не успел я обидеть,
Чтобы предать никого я не смог.
Воскресенье
Конь прядает,
В оглоблях тычась.
Плеча касается щекой.
Болотный бык ревет, набычась,
Гоняет эхо над рекой.
Стоит июль.
Еще пол-лета!
Дымит Алей. Заря светла.
Лети вперед, моя планета,
Впрягай меня в свои в дела!
Огранивай!
Опять
Пятипёрстка – пятидесятка (пять перстов), размер ячеи (авт.)