Сжигая мосты. Эрин Валентайн

      Я выбежала из здания университета и посмотрела вверх: в небе собирались черные тучи. Легкий ветерок взъерошил мои волосы и прокатился по бледной коже. Как же мне недоставало солнца. Я не хотела промокнуть, поэтому тут же метнулась к своей старенькой машине – единственному, что у меня осталось от отца.

      Мой отец умер три года назад, от рака легких. Каждый раз, когда я думаю о нем, в моей груди что-то сжимается, и я не могу нормально дышать. С тех самых пор жизнь круто изменилась. Мы с мамой остались совершенно одни, но я еще ни разу не слышала, чтобы она плакала. Мама у меня сильная. А я…

      Я тоже стараюсь быть сильной. Стараюсь избегать неприятностей, хорошо учиться и помогаю маме в ветеринарной клинике. Живу на автопилоте и жду… чего? Понятия не имею, просто жду, как идиотка. Наверное, надеюсь, что когда-нибудь трещины сомкнутся, раны затянутся, и я вновь задышу полной грудью.

      Пока что дышать полной грудью не получалось, так что я посвящала все свое время учебникам и… Калебу.

      Мы познакомились на вечеринке братства. Я не собиралась идти, – пусть и не отказалась бы от отдыха, – но мама настояла. Она считала, что я слишком много времени провожу дома и что это пагубно отразится на моей жизни. А еще мне кажется, она просто банально боялась, что в один прекрасный день я взорвусь, и мы все серьезно пострадаем.

      В какой-то момент моя лучшая подруга и по совместительству соседка перебрала с виски и принялась рассказывать о том, какое белье она носит и с какими парнями спит. Так как остановить ее у меня не получалось, я приняла единственное правильное решение: решила смыться. На выходе я столкнулась с Калебом. Он пролил на мою блузку выпивку, а потом предложил подвезти до дома, и я согласилась, ведь прикончила до этого три стаканчика пива. До сих пор не понимаю, как мне удалось добраться до нашей крошечной квартиры без происшествий. Эйприл вернулась только под утро и из одежды на ней была лишь чья-то мужская футболка.

      Я открыла дверцу машины и ловко забралась в салон. Бросила сумку на переднее сидение, поддела пальцем козырек, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и завязала волосы в хвост.

      Прошло три года, Сара. Три.

      Отец уже никогда не вернется, но ведь я до сих пор здесь. Я жива.

      Когда же станет легче?

      Клиника находилась на восточной улице, рядом с серыми домами, в которых обосновались дешевые адвокатские конторы и ломбарды. Строгие здания тянулись к небу, по асфальту летали пыль и мусор, гонимые ветром. Тишина давила на виски, и я терпеть ее не могла. Заглушаешь двигатель и оказываешься в звенящей пустоте, словно в пределах нескольких миль нет ни одного живого человека. Этот район не был в почете у жителей Кингстона. Я прекрасно знала, почему, но в то же время со скрипом верила историям про опасные банды и перестрелки на причале. Раньше в моей жизни находилось место сумасшествию, прогулкам до утра, алкоголю, но ни разу я не пересекалась с компанией “Синих дьяволов”.

      Дьяволы правят в аду, а не в нашем городе.

      Я выбралась из машины и захлопнула дверцу. Эхо разнеслось по всей улице и вернулось ко мне гулким стоном. Мертвый городишко. Иногда мне казалось, что самый верный способ успокоиться – это уехать отсюда как можно дальше.

      Я смахнула с лица первые капли дождя и поспешно направилась к клинике. На стеклянной дверце висела белая вывеска: “Открыто”. Написано маминым почерком. Почему-то она отказывалась набирать текст на компьютере. Наверное, рассчитывала привлечь внимание посетителей своими искусными завитками под каждой буквой.

      – Мам? – Я переступила порог и услышала, как над головой забренчали колокольчики: еще одно ее изобретение, из-за которого у меня обострялась мигрень.

      – Это ты, Сара?

      – А у тебя есть еще одна дочь?

      Мама вышла из смежного кабинета и с недовольным видом поставила на пояс руки.

      – Очень смешно.

      Моя мама была привлекательной женщиной. Раньше она часами прихорашивалась перед выходом, примеряла украшения, долго подбирала платья и накручивала светло-золотистые волосы. Вот уже несколько лет я не замечала, чтобы она носила каблуки. Теперь она носила безвкусные джинсы, бесформенные кофты, строгие лодочки, закатывала рукава, подводила глаза и не касалась помадой губ. Она уверяла меня, что траур закончился, повторяла раз за разом мантру про новую жизнь, но от истины нельзя было скрыться: в тот самый день, когда моему отцу поставили диагноз, наш мир раскололся на тысячи частей, и по сей день мы с мамой пытались собрать его воедино.

      – Ты точно не против посидеть здесь вместо меня?

      – Точно.

      – Может, собиралась куда-то сходить или…

      – Мам. – Я подошла к ресепшену, кинула сумку с учебниками на столик и протяжно выдохнула. – Иди.

      – Я могу сходить к Мэнди завтра или на выходных.

      – Когда это у тебя были выходные?

      – Тебе назвать