Встретимся у подножья Сакре-Кёр. Рита Гетман

      – В следующий раз, когда решишься на что-то подобное, просто подумай обо мне. Подумай, каково мне будет после того, как ты убьешь себя. Ты опрокинешь меня в подлинный ад, ты не оставишь мне никакого выбора, кроме как упиваться болью и ненавистью к самому себе за то, что не смог тебе помочь.

      Да: ты, убивая себя, заодно прихватишь и меня, пусть я и останусь живым. Так что…помни обо мне. Прости, если рассуждаю несколько эгоистично: я скорее думаю сейчас о своих страданиях и муках совести, чем о твоей боли, для которой ты не видишь иного способа излечения. Но, знаешь, иногда мы держимся только за счет эгоизма других людей, которые все-таки нас любят, и хотят, чтоб мы оставались с ними как можно дольше. Желательно, всегда.

      Он смотрел на меня пустыми стеклянными глазами. Не знаю, слышал ли он мой сбивчивый монолог.

      Мы сидели в вонючей забегаловке, пропахшей жиром, картошкой, дешевыми кислыми соусами, и пивом.

      Я вздохнул, и быстро коснулся его сжатой руки, покоившейся на липком столе.

      – В общем, не так просто говорить о подобных вещах…но, прошу тебя, не забывай: я всегда с тобой и поддержу тебя, что бы не случилось.

      Я сам почувствовал какой-то приторно фальшивый привкус своих слов, хоть они и были предельно искренними, и даже вымученно честными.

      Наверняка фальшь почувствовал и он, судя по тому, какая кривая усмешка заиграла на его лице. Еще бы: он ведь не знал, что я говорю искренне. Ну а поскольку у нас нет более надежного способа донести нашу правду до других людей, приходиться полагаться на слова.

      – Наверное, пойдем? – спросил я.

      Он хмыкнул, развалился на стуле, громко зевнул, и лениво произнес:

      – Закажи мне еще кофе.

      Я вздохнул, и направился к усталой женщине, что принимала заказы.

      И все-таки, какое невероятное совпадение, что именно сегодня я решил зайти к нему. Понятия не имею, зачем. Я просто проходил сегодня по коммуне, в которой он жил, вспомнил, что где-то неподалеку он снимает комнату, и направился туда. Предлог нашелся сам собой: если он спросит, чего я тут забыл, отвечу, мол, давно тебя не было на лекциях, и вообще, куда ты, черт возьми, запропастился, я уже начал скучать…

      Дверь держалась на соплях, и я выбил её одним сильным пинком, когда, после трех минут моих безуспешных попыток дозвониться в его комнату, и после того, как женщина, вышедшая из парадной, хмуро осмотрев меня, все же впустила внутрь, сумел добраться до его жилья.

      – Твою же мать, Анри! – крикнул я, и чуть ли не бросился на него, вытаскивая из петли, которую, судя по всему, он накинул буквально мгновение назад. – Ты что вообще творишь?!

      – Блин, Этьен, я делал её часа три, или больше, – меланхолично и даже расстроено ответил Анри.

      – Совсем кретин?! – его ответ ужасно разозлил меня, так, что хотелось как следует вдарить приятелю.

      – Да. И потому решил, что пора эту пытку прекращать, – он вдруг широко улыбнулся, но только на секунду, и, сделав непонятный жест рукой, уселся на пол, опустил голову, и зарыдал в голос.

      Я присел рядом с ним, облокотившись ладонями на пол.

      – Пыльно тут у тебя. Надо бы пол помыть… – зачем-то сказал я, понимая, до чего нелепо это прозвучало в контексте ситуации.

      – Соседи бы помыли. Или хозяйка квартиры. Когда бы меня тут нашли, болтающимся под потолком, – выговорил он, и продолжил захлебываться слезами.

      – Может быть. Ты только поэтому решил повеситься? – я силился пошутить.

      Он только пробурчал что-то в ответ.

      – А тебя на лекциях давно не было, – выдал я заготовленную фразу. – И я даже начал волноваться…

      Он молчал.

      – Если бы я не пришел сегодня, Анри?

      – Я так несчастен, – сказал он, будто не слыша меня. Хотя, что мог ответить мне Анри по существу?

      – Жизнь не настолько ужасна. Соберись. Все будет хорошо, – выдал я. И тут же почувствовал, как мне стало больно. Словно до меня только что дошло: если бы не случайность, я мог бы никогда больше не увидел этого человека. Впрочем, Анри мог бы потерпеть неудачу, например, плохо затянуть веревку, или вообще не справился бы с петлей…

      – Когда? – Анри вдруг поднял голову, и посмотрел мне прямо в глаза.

      – Ну пускай сегодня, зачем откладывать? Знаешь, Анри, ты не должен себя убивать…

      – Почему?

      – А почему должен? – задал я встречный вопрос.

      – Мир – дерьмо, я тоже дерьмо, не такое, конечно, как мир, но вполне дерьмовое. Наверное, я слишком всерьез воспринимаю его, а он совсем несерьезный, точнее, он вообще не серьезный, так что…

      Анри перестал тараторить, и даже, кажется, перестал плакать.

      – Глупости какие. Ты несешь глупости.

      – Кому я нужен, в конце концов? – спросил он, настойчиво, как мне показалось.

      И тогда…и тогда я сказал:

      – Ты мне нужен. Анри,