Дорожный снайпер. Николай Леонов
вестно откуда взявшиеся кошки, а в правом боку неприятно потягивало. Руки Глухова слегка подрагивали и потели. Впрочем, последнее обстоятельство могло быть вызвано не только похмельем, но и тридцатипятиградусной жарой, плотно окутывавшей столицу на протяжении всего июля. Лицо Юрия Александровича тоже поблескивало от пота, а пестрая гавайская рубашка дикой расцветки промокла насквозь и прилипла к спине.
Сегодняшняя поездка с женой на рынок в семь утра была совсем некстати, но воспротивиться Глухов не мог – у Галины была тяжелая рука, в чем он в очередной раз только что убедился, едва не прикорнув за рулем.
– Давай еще машину разобьем, Юра! – Сидящая на пассажирском месте женщина злобно зыркнула в сторону мужа и еще плотнее натянула на уши темно-синюю помятую панаму. Из-под полей выбивались неровные кудри плохо выкрашенных в рыжий цвет волос. – Нам же только этого не хватало для полного счастья. Да? Мало нам порванных шлангов, перемотанных скотчем в двадцати местах. Мало повалившегося забора. Мало твоей безработицы. Давай и машину угробим, Юра. А чего? Галька-то семижильная. Ну, повкалывает в два раза больше. С нее станется! Че не пахать на мне, если пашется. Да, Юра? Это ж одно удовольствие! А ты как гнал свою бормотуху, так и будешь гнать. Тихо, мирно… Бизнесмен самогоновый! И хоть продавал бы что, как мы планировали… Нет! Сам все выжрет в одну харю, а под вечер сидит на лавочке, лыка не вяжет да комаров кормит… Вот спасибо, Юрочка! Вот молодец! Дельный мужик из тебя получился! За таким я как за каменной стеной… Комары сыты, и ладно… Че молчишь-то? Головушка бо-бо? Да?
Глухов ничего не отвечал, прекрасно понимая, что Галине только и нужен повод для очередного скандала на ровном месте. Он не собирался доставлять ей такой радости и думал о своем, более приятном. Мысленно представлял, каково это будет – по возвращении домой первый раз приложиться губами к прохладному горлышку пивной бутылки. Один глоток, затем сразу второй… И краски вокруг сразу становятся другими – ярче, насыщеннее, миролюбивее… По телу разливается блаженное тепло, сначала маленьким голубым шаром формируясь где-то в районе грудной клетки, а уже через несколько секунд заполняя собой каждую клеточку. Голова становится легкой, плечи распрямляются, дыхание ровное и насыщенное… Третий глоток, четвертый… И ты уже чувствуешь, как твое сознание растягивается в разные стороны и ты паришь… Это ощущение Глухов обычно предпочитал немного подержать в себе, прежде чем приложиться к бутылке в пятый раз, насладиться величественностью данного момента, осознать его, почувствовать на вкус… И только после этого наступает время для пятого, ключевого глотка, жадного и затяжного, как парашютный прыжок. И мир становится другим, прежним, таким, какой Галке никогда не суждено увидеть и познать…
Глухов облизнул губы и вновь прикрыл глаза. «Форд» опять вильнул на дороге, слева раздался оглушительный, бьющий по оголенным нервам Юрия Александровича автомобильный гудок, а справа прилетела новая, еще более болезненная оплеуха. Идеальный мир рухнул, как песочный замок с первым мощным морским приливом.
– Юра! Ты у меня допрыгаешься с этими фортелями! Если умудришься хоть самую капелюшечку помять машину, я тебя лично придушу. Понял? И никакие «Галочка, милая» тебя уже не спасут. Следи за дорогой, ротозей! Или ты хочешь, чтобы я еще и водить научилась? Вместо тебя… Тогда можно будет зенки круглосуточно заливать, да? А Галька катай его! Не слишком ли тогда все курчаво для тебя будет, Юра?
– Гал, мы не едем почти, – отважился на ответ Глухов. – Эта пробка кого угодно убаюкает.
– Че-то я не вижу, чтобы все вокруг за рулями дрыхли! – Лицо женщины тоже лоснилось от пота. Один из жиденьких локонов прилип к левому виску. Бородавка, расположенная чуть ниже глаза, раскраснелась, как свеженалитый помидор. – Окромя тебя, никто храпаков не давит. Ну, оно и понятно, Юра! Люди ночью спали, а ты у нас до рассвета вагоны с углем разгружал. Трудился в поте лица. Все пытался для семьи лучше сделать. Умница ты наша! Благодаря твоим усилиям теперь и я могу от одной работы отказаться, и больная дочка в Питере голодать больше не будет. Обо всех позаботился! Только не привиделось ли мне все это, Юра?
– Не начинай, Гал… Я же…
– Да хватит уже языком молоть! – отмахнулась женщина. – «Я же… Я же…» Ничего путного от тебя отродясь не слыхала. Кроме твоих «яканий»… Трогай давай, Юра, не видишь, что перед тобой машина оторвалась? Трамвай втиснуться может. Или опять прикорнул, труженик наш? Ой, доведешь ты меня, Юра, до нехорошего. Ой доведешь!
– Уйдешь от меня? – одними губами незаметно улыбнулся Глухов.
– Хуже! Уйду, а потом и тебя с собой заберу! Смотри, чего выдумал! «Уйдешь»… Да как от тебя уйдешь-то, Юра? На кого тебя оставить, блаженного такого? Ты же и дня без меня не протянешь. Чего жрать-то будешь? Чем за дом платить? Накушаешься своим самогоном по самые уши и помрешь сразу. Вот ведь угораздило меня, – сокрушенно покачала головой Галина. – Но был же когда-то человек человеком. Не семи пядей во лбу, конечно, но рукастый, с выдумкой… Куда все это делось, Юра?
– Возраст…
– Да, какой там возраст! Ты на себя посмотри, а потом на меня. Я, между прочим, тебя на три года старше. А разве кто подумает?