Истина отца Джонни. Антон Голубев
детый в черное мужчина в черепаховых очках шел от алтаря к выходу. Они обменялись приветствиями, и мальчик спросил:
– Вы здесь священник?
– Да, – приветливо ответил мужчина в черном.
Мальчик хотел продолжить читать правила, но священник остановился рядом с ним.
– Я второй раз в католическом храме, – поведал мальчик, и священник улыбнулся.
– Мессы не будет, вы знаете? – спросил священник.
– Нет, – ответил мальчик. – Я могу тут осмотреться?
– Только пять минут, – все так же приветливо сказал священник, – мне надо храм закрывать.
Священник вышел на улицу, а мальчик остался в храме. Он перестал читать правила и пошел по храму. Мальчик дошел до алтаря левого нефа и остановился.
Алтарь – это три стрельчатые арки, внутри которых на постаментах стояли фигуры католических святых. Под центральной аркой торжественно (насколько это возможно) стоял мужчина в голубой королевской мантии, усыпанной, как небо звездами, белыми французскими лилиями; но выражение его лица было полно печали, отчего его фигура напоминала грустного мима, которому надели на голову корону и дали в руки атрибуты королевской власти, – это был Людовик IX. Под левой аркой в белой рясе стоял монах, на его узком хитром лице отражалась усталость, которую он пытался превозмочь, опираясь на посох, увенчанный крестом, – так скромно был изображен Бернард Клервоский. Под правой аркой стоял мужчина, держащий перо и книгу, его темно-коричневая, как древесина после дождя, борода была непривычно длинной для католических глаз, привыкших к бритым подбородкам, – так выглядел епископ Женевы, покровитель писателей и журналистов Франциск Сальский.
Мальчик перекрестился и пошел дальше, к главному алтарю.
Над главным алтарем, на апсиде храма была изображена сцена Преображения. Небольшой островок горы, над которой вознесся Иисус Христос, окружаемый ветхозаветными пророками Илией и Моисеем, занимал не больше четверти от всей площади изображаемой сцены. На нем лежали три ученика Христа: Петр, Иаков и Иоанн, – они отворачивали свои головы и прикрывали глаза, потому что не могли выдержать яркого, как солнце, свечения, исходящего от их учителя. Лазурно-бирюзовое небо, заполняющее остальное пространство, было похоже на воды Карибского моря, которые манили к себе каждого страждущего до омовения, как пальма оазиса, маяк пустыни, манит к себе бедуинов.
Мальчик перекрестился и пошел дальше, к алтарю правого нефа.
Под единственной стрельчатой аркой алтаря стояла Дева Мария. Непорочно белое одеяние выглядело по-настоящему элегантным в сочетании с нежно-голубым поясом, концы которого опускались к ногам; руки, сложенные для молитвы, касались подбородка – вершина того, что мог видеть мальчик с высоты своего роста. Ему так хотелось увидеть ее глаза, что он вставал на цыпочки и чуть ли не прыгал, чтобы хоть одним глазком увидеть их. После череды тщетных попыток он закрыл глаза и представил их. Они выглядели точно так же, как у его мамы, которая сегодня утром рассказывала ему историю про Деву Марию. Однажды, на третий день бегства в Египет, Дева Мария устала и села отдохнуть под пальму, на которой так высоко-высоко были плоды, что Иосиф не мог их достать. Иисус сказал пальме, чтобы та наклонилась, и она повиновалась, после чего Дева Мария смогла утолить свой голод. Иисус сказал пальме, чтобы из ее корней пробился источник с водой, и он пробился, и все смогли напиться. В благодарность Иисус повелел ангелам отнести пальмовую ветвь на небо, к его Отцу, с тех пор пальма стала символом рая, а ее ветвь – символом победы в битве за веру.
Мальчик, держа нательный крест из пальмового дерева, перекрестился и пошел дальше по часовой стрелке, к выходу.
Он не знал, насколько он задержался, и прошли ли пять минут, но ему не хотелось уходить. Особенно, когда он увидел витраж с изображением св. Иосифа, такой яркий, разноцветный, необычайно красиво преломляющий свет, проникающий внутрь храма. Перед выходом мальчик оглядел череду скамеек, стоящих в центре зала в два ряда, и сделал шаг наружу.
И вот уже стоял этот мальчик в черепаховых очках, одетый в черную одежду, и приветливо улыбался, когда юноша, случайно зашедший в церковь и напомнивший своим незнанием ему о ситуации, произошедшей с ним в детстве, выходил наружу.
– До свиданья, – улыбчиво сказал священник.
– До свиданья, – ответил юноша и, немного погодя, спросил: – А почему сегодня мессы не будет?
– Сегодня утром была на английском, потом на французском, затем на итальянском в двенадцать… Сейчас перерыв, и этой мессы не будет, потому что она на русском, для детей, – трудно подбирая слова по-русски, говорил священник с порядочным итальянским акцентом, – а сейчас детей нет, только вечером на русском будет, для взрослых.
– Я понял, – ответил юноша, – дети дома сидят на самоизоляции, не пускают их еще в церкви.
Священник улыбнулся и кивнул головой.
– А как вас зовут? – спросил юноша.
– Меня? Гауди Деливериджонни, – сказал священник. –