Сомнения Роберта Фаррела. Александр Симкин
ь от общего веселья, скрылась в комнате, где лежал больной дедушка. Через несколько мгновений она, встревоженная, сделала телефонный звонок и уже не показывалась из комнаты своего отца до того, как в дверь не позвонил тот самый гость.
Когда мама впустила его в дом, Роберт увидел, что это был человек средних лет, немногим старше мамы. Мальчик сделал такой вывод по небольшому росту пришедшего – взрослые разговаривали на равных, смотря друг другу в глаза.
Все самое важное Роберт определял длиной, шириной и высотой. Когда повзрослеет, количественное перейдет в качественное.
Гость снял черное дорожное пальто, ботинки, не поддавшись на заверения мамы, что их можно не снимать, так как в доме все равно грязно и уборку она будет делать чуть ли не сразу после ухода этого гостя. Он все-таки снял свои ботинки. Мама приняла его шляпу и указала в сторону комнаты, где лежал дед. Гость взял с тумбочки сумку и, словно на цыпочках, стараясь не выдавать своего неуместного присутствия в разгар веселья, прошел в комнату. Роберт заметил, как гость незаметно обменялся приветственными кивками с его отцом. «Откуда папа может знать этого человека?» – подумал Роберт.
Между тем мама скрылась в комнате вслед за гостем.
Потеряв из виду объект своего любопытства, Роберт утратил к происходящему в комнате деда всякий интерес. Празднование дня рождения было в разгаре. Мама в последний момент перед приходом гостя успела вынести торт. Сегодня собрались все друзья Роберта. Даже нелюбимый Жульен, которого в школе дразнили Совой. Не из-за того, что он был сонным на уроках и часто просыпал занятия. Всем своим видом полного, упитанного карапуза, с полным отсутствием шеи, потому что голова плавно переходила в плечи, он напоминал напыщенную птицу филина. Впрочем, своим характером он с лихвой оправдывал прилепившееся к нему прозвище. Именно прилепившееся, потому что к человеку сдержанному и приветливому не пристает всякая гадость.
В отсутствие мамы за столом хозяйничал отец. Получалось как-то неуклюже. Папа дождался, когда дети, налопавшись вдоволь сладкого крема и воздушной слойки, начали играть, чтобы присоединиться к жене.
За окном было сумрачно и вяло. Роберт не любил такую погоду. Сморщенные листья тоскливо болтались на скрюченных ветвях, не в силах оторваться, и ждали с нетерпением своего последнего путешествия. Когда ветер поднимался, они стучали в окно, беспомощно пытаясь привлечь к себе внимание людей по ту сторону стекла, словно что-то хотели сказать напоследок, что-то очень важное, известное только им. Во всяком случае Роберту казалось именно так. Но мама не разрешала открывать окно, тем более в такую промозглую погоду, потому что легкие ее сына были еще слабыми, и непредвиденный сквозняк мог нанести им вред. А листья умоляли и просили, испытывая последние мгновения надежды на ветру. Иногда Роберт просыпался ночью от слишком навязчивых ударов в окно.
Между тем, пока дети мирно играли в гостиной, в комнате, где лежал дед, происходил печальный разговор.
– Что вы скажете, доктор? Мы сможем ему помочь, поместив в клинику?
Доктор только что закончил осмотр. Холодные медицинские приборы разочарованно опускались на свои привычные места, досадуя, что от этого старого тела смогли получить совсем немного тепла.
– Анализы вашего отца, что вы принесли мне на прошлой неделе, показали плохие результаты, Рейчел. Цирроз печени слишком быстро, будто одномоментно достиг последней стадии. Для вашего отца это был как нокаут. Даже если мы поместим его в больницу, это ничего не изменит. Мы только отсрочим неизбежное, в лучшем случае на неделю.
Каждый подумал о чем-то своем.
– Он всегда говорил, что не хочет умирать в больнице, – глаза Рейчел налились влагой, но она так и не смогла прослезиться. Эта женщина была из тех людей, слезы которых стекают внутрь, никогда наружу, отдаваясь особенно жгучей болью на сердце.
– Тем более я советую вам оставить его дома, – доктор открыл саквояж, что-то достал и протянул Рейчел. Маленький бутылек из темного стекла. – Вот, это снимет боль. Давайте ему с водой утром и вечером по несколько капель. Содержимое сделает его немного сонным, зато рези в животе стихнут, да и вам будет спокойнее.
– Спасибо, Раймонд… – она сжала бутылек в ладонях.
Доктор не понаслышке знал, как невыносимо, когда в доме мучительно угасает человек. Он применял исключительно это слово, потому что умирающий человек каждый раз неотступно вызывал у него ассоциации с маленьким огарком свечи, беззащитным перед съедающим его пламенем жизни. Он знал, что крики и стоны больного, пусть это и близкий, пусть и отец, доносящиеся словно из преисподней, способны черной желчью растворить разум окружающих его здоровых людей. Все, кого он знал, кто ему встречался – здоровые люди – бежали со всех ног от того места, где, цепляясь за жизнь, угасал человек.
В комнату вошел отец.
Дед лежал спиной к ним, в полудреме. Рейчел сжимала в ладонях бутылек, сдерживаясь от слез с упрямой натугой, словно наоборот хотела, чтобы они наконец-таки истерично хлынули из глаз, принеся желанное облегчение.
– Ну что? – спросил машинально Дэвид,