Глухомань: Посвященный Моране. Александр Геннадьевич Емельянов
ирода в лице великой Мораны выбирает своих Хранителей…
Глава 1
– Егорка! Егор! – голос отца гулко разносился по лесному безмолвию Дарьиного полесья, что размещалось в пяти верстах от станицы Гремячий Луг, что притулилось в Павловской Теснине, на излучине стремительной красавицы Ингоды, в тридцати пяти верстах южнее города Читы, тогда затхлого, уездного городишка…
В этой елани размещался Ванькин покос, на котором у моих родителей была две десятины покоса, выделенного обществом сельского поселения. На нем сейчас были мы с отцом и старшой брат, Алексий. Жили мы семьей в этих местах уже достаточно долго, около ста лет…с момента выселки нашего прадеда Анисия Петровича Былкова в середине еще восемнадцатого века сосланного, как вспомошника бунтовщиков в Польском восстании…
Итак, я – парнишка десяти годков от роду, маме – Аксинье Петровне Былковой, в девичестве Петровой, около тридцати годков…Я – последний. как говорят в этих местах – «Отхончик», может и потому родители баловали меня, как последнего в семье ребенка…Ну как баловали? В дикой тайге, в окружении суровых сопок, так…разве что пряник или петушок сахарный из торгового форпоста неподалеку….Жилье тут суровое – только огород и покосы, а также и корова и две козы…табунок овец, курочек с десяток и утей…Особая гордость мамы – пять гусынь и огромный гусак – Петр Степанович! Ха! Так его прозвали, когда он еще малым гусенком был…
Ну и конечно, отцов любимец – строевой конь Гнедой! Ну и мой – таежная сибирская лайка Майкоп…почему у него такая кличка? Не знаю?! Мне его подарили еще малым щенком, поранил тот лапушку и потому ковылял за мной…вечно скуля и прося, чтобы его погладили, проезжие геологи, когда были тут проездом, и брали отца (Василий Анисимович Былков) в качестве проводника по местным местам…Что они там нашли? Никто не знает…
А я и не скупился на ласку…жалко было песика! А он вырос, окреп вместе со мной и стал таким красавцем, что мужики, что собирались вечернюю зорьку приговаривали папке – Ну ведун твой малец! Вон из какого калеки какую справную собаку вырастил…
А песик и вовсе расстарался, когда однажды по осени, увязавшись еще подростком вслед за отцом, внезапно примчался домой, весь растрепанный и с дикой тоской в глазах! Мать, только кинула взгляд на пса, сразу вскинулась и к соседу – Петрович, беда с моим Васей приключилась, вон калика наш вернулся, зовет за собой!
И мужики быстро взнуздали коней, свистнули пса и следом за ним умчались в вековую тайгу, что сурово набычилась за околицей деревни…Под вечер они вернулись, ведя двух коней на поводу, между ними в импровизированных носилках колыхалось безвольное тело отца…
Но слава богу, откачали отца, после этого он стал странно задумчивым, часто сидел на завалинке, поглаживая пса за шиворот…тот жмурился от ласки, закидывая голову назад, словно стремился преданно взглянуть в глаза хозяина! И с той поры его приоритеты поменялись с меня на папку…И с той поры отец никогда не выезжал без пса, более того, если пес отказывался идти в тайгу, то и отец – тоже…И хоть журили его мужики – Мол чё с пса взять – то?
Но батя только молчаливо качал головой – Нет! И вот, та самая геологическая партия, которая ушла в тайгу…пропала! Должны были выйти из неё к исходу второго месяца, а их все нет и нет!
А вот только наткнулись они видимо в тайге на что-то странное? Ибо через полгода из тайги вышел только один геолог, видать сошел с ума? Его отсутствующий взгляд, растрепанная голова, изодранная в хлам одежда и всего-то одна ценность – карта! И самый прикол, вышел он на зады нашей ограды…
Отец кинулся к нему, причитая – Михалыч, что с тобой?
Но тот только дико вытаращился на него и закричал тонким голосом – Не тронь меня, отродье дъявола! Сгинь нечистый! Оставь мою душу в покое…
Неловко дернул рукой и из его рукава выпал замусоленный кусок бумаги…
Потом сельский лазарет…допрос у сельского старосты…Даже где-то под Новый год приезжал из Читы жандармский следователь, но допрос отца так и не прояснил загадочной ситуации с геологической партией? Но он ничего не принес, мужик скончался буквально на второй день с момента входа из тайги на нашу околицу! А странная карта так и осталась у отца, он поначалу и не обратил внимания на неё…
Лишь через примерно полгода, он сидя как-то поздним вечером, развернул её, как бумагу и подстелил под сковороду, в которой шкворчала поджаренная на кусочках свиного сальца картошка! Ум-м-м! Вкуснятина! И только уже когда отец доедал поздний ужин, обратил простой интерес к знакам, начертанных на странной этой карте! Как и положено, он был неграмотный, но очень умным и удачным старателем…
– Егорша…– тихо позвал он меня – Ты это…спрячь где-нибудь, да эвон под застрехой хоть! Никто не должен знать об ентой бумаге! Почему? Да потому что ценности она великой! Нам всем за неё голову снесут и не спросят! Понял сынок?
Чего не понять-то? Раз батюшка просит, я хорем метнулся в укромное место, под банный настил…там есть закуток, в котором я хранил свои детские сокровища…кусочек зеркала, перо большого таежного филина…чегой-то еще. Сейчас даже и не упомню всего?
Спрятал,