35 миллиметров русской истории. Кино и историческая память. Виктор Анатольевич Хохлов
мзина до Зимина. А в отечественном кинофонде, посвященном этому герою, более десятка фильмов. Причем версии образа царя предлагались самые разнообразные: от мрачного тирана из триллера Эйзенштейна «Иван Грозный» до женолюбивого оптимиста из комедии «Иван Васильевич меняет профессию». И что с того, что свой шедевр режиссер Леонид Гайдай просил считать «не строго историческим», когда крылатые фразы в глазах миллионов определяют образ правителя, который «не человеческим хотением, а божьим соизволением царь есмь».
Эта книга посвящена тому, как эволюционировали главные сюжеты национальной истории в отечественном, прежде всего советском кинематографе, кто и зачем «писал» кино-историю: режиссеры, власть или все-таки историки? И, главное, как кино, в котором популярные актеры изображают царей, краска заменяет кровь, а древние города строят из фанеры, сформировало коллективную историческую память нации?2
Автор использовал неопубликованные документы из фонда «Мосфильма» (Российский государственный архив литературы и искусства, РГАЛИ), опубликованные документы, мемуары, письма, дневники, и довольно редкие отечественные и зарубежные научные исследования, посвященные репрезентации истории в русском кинематографе и, конечно, отечественные фильмы об истории. В книге отражены идеи курса лекций «Кинематограф как фактор политической культуры», прочитанного в Московском государственном институте культуры, статей и рецензий на фильмы, опубликованных в журнале Гефтер.ру, «Новый исторический вестникъ», онлайн-ресурсе Chapaev.Media и др.
В главах книги по хронологии рассказываются основные сюжеты отечественной истории, ее главные герои и факты, которые зубрили поколения школьников и студентов. Книгу можно читать всем, кто хочет по-новому «увидеть» знакомые страницы отечественной истории. Усаживайтесь поудобнее. История начинается.
Древняя Русь в советском кино: между сказкой и идеологией
14 ноября 1936 года после нескольких представлений была запрещена комическая опера «Богатыри», по пьесе Демьяна Бедного. В специальном постановлении Политбюро3 утверждалось, что создатели спектакля глумились над богатырями – героями нашей истории, давая издевательское изображение Крещения, являвшегося в действительности «положительным этапом в истории русского народа»4. Уточню, речь шла о героях и событии, к которым атеисты-большевики пятнадцать лет относились резко негативно. Это постановление заложило основу для создания советской киноверсии древнерусской истории.
Древний период русской истории был довольно долго обделен вниманием музы кинематографа. До 1917 года было снято всего две экранизации пушкинской «Песни о вещем Олеге», к сожалению, не сохранившиеся. Можно предположить и причину такого невнимания: герои той отдаленной эпохи не были популярными героями романов, картин, спектаклей или хотя бы романсов, откуда брали сюжеты режиссеры. Дореволюционный коммерческий кинематограф, ориентированный на массового зрителя, вынужден был это учитывать.
В первые послереволюционные годы популяризировать князей-эксплуататоров любых исторических эпох считалось политически опасным занятием. Напротив, при рассказе о ранних веках русской истории поощрялся глумливо-ернический тон. Именно поэтому выход постановления об опере «Богатыри» стал для многих творцов советской культуры шоком. Вот как, согласно доносу осведомителя НКВД, его прокомментировал режиссер-мультипликатор Александр Птушко: «Я вообще растерялся. Попробовали посмеяться над крещением Руси, и то оказывается, нельзя. Страшно работать, у меня опускаются руки»5. Спустя пятнадцать лет лауреат Сталинской премии и главной кино-сказочник страны Александр Лукич Птушко станет автором знаменитого фильма «Садко» (Мосфильм, 1952), посвященного начальной истории Руси.
В завязке сюжета в Новгород после долгих странствий возвращается гусляр Садко. Вскоре герой решает собрать дружину, чтобы отправиться на поиски счастья народного. На пути его мечты встают корыстные купцы, а помогает ему влюбленная в гусляра дочь подводного царя. В своих странствиях Садко и его дружина посещают земли варягов, индийское царство и мир подводного царя и в финале возвращаются в Новгород. Там Садко произносит свою знаменитую фразу: «Тридевять земель обошел, на дне морском побывал, а ничего нет краше земли родной. Вот оно наше счастье».
Еще в заявке на сценарий «Садко-гость новгородский» драматург Константин Исаев писал: «Фильм, несмотря на сказочность, и даже фееричность некоторых положений, – должен отличаться полной реалистической правдоподобностью. Должен вызывать веру в то, что эта «старина» действительно является былиной, то есть тем ,что было»6. Исаев отмечал, что герои древнерусского эпоса: «Это не воители за чашу Святого Грааля, не рыцари прекрасной дамы, не добыватели славы острием собственного копья».7 Так фильм-сказка подчеркивал моральное превосходство восточных славян над жителями Западной Европы, что соответствовало идеологическим кампаниям 1940-50-х гг. по борьбе с «западнопоклонством» и космополитизмом.
Главным
Современный историк Лорина Репина определяла историческую память как «сложный социокультурный феномен, связанный с осмыслением исторических событий и исторического опыта (реального и = или воображаемого) и одновременно – как продукт манипуляций массовым сознанием властными инстанциями в политических целях».
Далеко не каждый запрещенный фильм или спектакль удостаивался особого постановления высшего органа власти в Советском Союзе.
Власть и художественная интеллигенция 1917-1953. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917–1953. М.: РОССПЭН, 1999, С. 333
Там же, С. 340
Там же, С. 340
РГАЛИ, Ф 2453, Оп. 3, Д. 978, Л 5