Больно. Наталья Родная
– уверенная, что отвечает вслух, выпукло произносила каждый слог девушка, глядя в больничный потолок, под которым медленно кружилась осыпающаяся побелка.
– Сестра, каталку, быстрее! Кровь, быстрее! – закричала Оля с соседней кровати.
В голове начинало трещать, изнутри надавливая на тяжелеющие веки; долетавшие слова гудели на краях ушных раковин назойливым эхом. Побелка, дробясь на лету, оседала на плечи медсестры и подбежавшего врача. Каталка выехала из палаты и продолжила двигаться в густеющем облаке пылинок, на котором различались редкие блики: белые, голубые, зелёные. Внезапная вспышка, выплеснув на зрительный нерв всю свою яркость, погрузила сознание в темноту.
Лежать рядом с наполовину залитой кровью простынёй, смотреть на вздувавшуюся от влаги текстуру, ощущать её тёплый и влажный запах было неприятно. «Сестра, сестра!» – снова позвала Оля, но поняла, что подойти сейчас некому. Пришлось встать самой, медленно свернуть простынь и отнести на пост. Дежурная заволновалась:
– Что вы, возвращайтесь, ложитесь, давайте я проведу!
«Неожиданно как-то переполошилась, с чего бы?» – медленно, как шаги по коридору, шли мысли в её голове.
– Как на этот раз моя операция?
– Всё хорошо, всё хорошо, – как на механическом заводе, затараторила рядом идущая медсестра, – завтра доктор вам подробно расскажет.
– А сегодня?
– Сегодня вечером капельница.
– А как та, которую увезли? – желая услышать что-то определённое хотя бы о другом человеке, спросила она. Медсестра пожала плечами.
– Ну, хоть делали ей что?
– Аборт. Вы ложитесь-ложитесь, не вставайте.
«После стольких операций с единственной целью – родить, посочувствовать планово избавившейся от своего ребёнка!» – не совладала она с нарастающим внутри отчаянием, прилегла и слабым движением накрыла ноги простынёй. «Почему? Почему всё так? – начал вращаться в голове круг привычных вопросов. – Почему?»
Расплывчатая фигура в ярком одеянии села на кровати готовить посуду к ужину, потом обратилась к кому-то рядом:
– Я вот ногти сделала – не акрил, не гель, но так держатся хорошо и корректировать всего раз в месяц.
– Как материал называется? – спросил другой голос нетерпеливо.
«Очень важный сейчас вопрос! Ещё одни страдалицы!» – вспомнила Оля своё оплёванное чужим абортом сочувствие.
– Ай би ди! – радостно воскликнули через койку.
Голос, которому предназначалось сообщение, что-то невнятно промямлил.
«Нет, ну почему? Я очень даже рада, что так быстро нашёлся ответ на важный вопрос», – язвила она внутри себя, заглушая поднимавшуюся обиду на безысходность.
– Ужин! – крикнула кухарка и с до боли знакомым звуком откинула дверцу раздаточного окошка.
Удушающая волна бессилия прокатилась от ног к голове: здесь знаком каждый голос, звук, медсестра, врач, лекарство. Они незаметно стали кругом её жизни, вращаясь в котором, она растратила силы для выхода из него: пришла сюда, обнадёжили, что-то сделали, ушла, вернулась опять. Захваченная движением, она и не заметила, как перестала мечтать о радостных днях после рождения малыша, когда-то рисовавшихся ей в самых ярких красках.
От вида тарелки, из которой она завтракает, обедает и ужинает в этой больнице, её чуть не стошнило. «Уйти, уйти отсюда, быстрее, как можно быстрее!» – снова и снова прокручивая в памяти операции, консультации, не выбравшиеся из этих стен надежды, она уткнулась взглядом в руку выше катетера, покрытую красными зудящими пятнами. Медсестра остановила капельницу, уколола димедрол.
– Боря, ты можешь меня забрать? – дрожащим голосом спросила Оля, вытирая собирающиеся между щекой и телефоном слёзы.
– М..могу, конечно, а что врач сказал, когда выписывает?
– Нет, без врача, без того, что он скажет, сейчас забрать.
– Что случилось, почему ты не ждёшь врача, не ждёшь результатов?
– Я не жду результатов?! – давясь сдерживаемым с первого слова плачем, закричала она. – Я их уже десять лет жду, но их не будет! Их не будет!
– Подожди, успокойся, я поговорю с врачом, узнаем итог операции, всё бу-дет, – наспех успокаивал муж. – Подожди, подожди, не торопись, давай без твоих выводов!
В трубке фоном зазвучали нотки смеха, уверенность степенного замечания, мгновенное возражение и лёгкий беспечный смешок.
– Где ты?
– Домой иду, площадка детская рядом.
– Уже поздно, уже не гуляют с детьми, – удивилась она, прекращая плакать.
– Гу-ля-ют, – нажимом на каждый слог старался передать очевидность факта Боря. – Не мне же людям рассказывать, когда и с кем им гулять. Ты не переживай, всё наладится, всё бу… – он замолчал, ощутив банальность слов, с которыми давно не связаны его эмоции.
– Ты просто идёшь и не можешь развернуться, чтобы приехать за мной?
– Но посещение