Рождественская перепись. Елена Петрушина
пчик», – подумал Красава, усаживаясь за стол. В зале кроме него находились трое: лётчик с барышней и грузный мужчина с лицом коммивояжёра. Лётчик склонился к спутнице и что-то негромко говорил, а барышня глупо хихикала. Лев брезгливо поморщился: от парочки просто несло похотью. Он представил, как сейчас ей придётся «отрабатывать» угощение, как этот верзила грубо удовлетворится, не заботясь о контрацепции, а она будет думать, что так и надо. Гимназистка. Видно, что глупая, романтичная девственница. Жаль её. Этот похабник ничего ей не даст, кроме стойкого отвращения к сексу. Он знал. Гимназистки ему попадались ещё до травмы там, в будущем. Ну как «попадались»? Он влюблялся дважды, и оба раза в тонких, хрупких, большеглазых русалок, у которых не было никакого опыта, одна лишь романтическая блажь. Ему нравилось превращать русалочьи хвосты в ноги. Ему нравилось видеть, как девушка начинает чувствовать и любить своё тело с помощью его рук. Его пьянила власть первооткрывателя. Он избегал опытных любовниц, которые знали, чего хотят и думали, что знают его желания. Это было видно сразу. Такая не станет тебя чувствовать. Она будет шпарить «по регламенту», как её научил какой-нибудь…штурман. Мысли его перекинулись к Аксинье. Она, пожалуй, была исключением. Власть над ним была у неё. Такая власть, что не дай Бог никому крещёному. Та, что может погубить и его, и корабль.
– Милости прошу, гражданин хороший. – Буфетчик поставил на стол тарелку с горячими пирожками, стакан в подстаканнике и чайник, а через положенное время положил счёт, с обратной стороны которого Красава нашёл адрес.
Кособокий деревянный дом ничем не выделялся из таких же убогих жилищ на улице Советской. Долго ему здесь нельзя оставаться. Встретиться с Феоктистом, обсудить с ним дальнейшую судьбу корабля и уезжать. Куда – зависит от исхода встречи.
К его удивлению, дом не был выстужен – за ним явно присматривали. Видимо, гости не были редкостью. Комнаток в доме было две: кухня-столовая и спальня-гостиная. В кухне он обнаружил керогаз и ручной водяной насос, – можно накачать воды и быстро приготовить что-то при необходимости. Возле печи в дровнице лежали сухие поленья, стол был застелен чистой скатертью, а в буфете кроме посуды имелся приличный запас круп, соли и сахара. Другая комната была разделена на две части бордовой бархатной портьерой. На кровати за этим барским балдахином, не вязавшимся с потрёпанным фасадом дома, лежали свежие полотенца. Само ложе, сколоченное из толстых досок и окрашенное чёрной краской, выглядело основательным и надёжным. Изголовье было украшено прорезными ромбиками, а четыре столбика по углам венчали явно рубленные топором пирамидки. Стены, оклеенные бумажными обоями, украшали только ходики над небольшой конторкой. Спинкой к печному щиту стоял узкий деревянный диван, снабжённый тюфячком, а напротив него – два кресла той же породы. Подушки на креслах и тюфяк были обтянуты тиком в бордовую полоску. Из спальни открывалась дверь в туалетную комнату, и вид её также удивил Красаву: там стояла настоящая чугунная ванна, унитаз и водогрейная колонка. Кто бы мог подумать! Просто гостиница-люкс! Он проверил наличие воды в колонке и кое-как сообразил, каким образом подаётся вода в резервуар. Оказалось, надо переключить заслонку в кухонном насосе и качать, пока не звякнет звонок. Разжигалась колонка просто, нужно было только не забыть открыть шибер. Вода нагрелась довольно быстро, и он с наслаждением погрузился в горячую ванну. Наконец можно было расслабиться. Феоктист будет только вечером, не раньше восьми, а до этого времени нужно всё хорошенько обдумать. Но это «всё» кружило кругами вокруг Аксиньи, будто голодная кошка по кухне. Это с её появлением начались неприятности, потому что все его отработанные здесь за четыре года стратегии влияния давали сбой. Было от чего: она ему просто нравилась, он искренне радовался каждой встрече. Изуродованное тело рядом с ней чувствовало себя живее всех живых, и его вполне могли заподозрить в интересах, далёких от обязанностей кормчего. Его не покидало чувство, что он раньше видел Аксинью, что они пересекались где-то, ходили одними улицами. И чем больше он узнавал о ней, тем мучительней становилось подозрение: она живёт под чужим именем не по тем причинам, которые известны любому оперативнику. Наездница, стрелок, пловчиха, фехтовальщица. В деревне говорили, будто она хвасталась чемпионским титулом и бегала по утрам. Разведчица? Что ей тут делать и зачем так неосторожно проявлять свои таланты? Чёрт, Вадик, ты идиот! Он хлестнул по воде рукой, подняв брызги до потолка. Ну конечно! Чемпионка! В пятиборье она чемпионка, а не графский отпрыск, как ты думал. А чемпионаты начались не после войны? Надо уточнить, когда. И было ли это пятиборье вообще, как вид спорта. Если мне не изменяет память, в тридцатые об этом и речи не было. Если Аксинья пятиборец, то она, выходит… моя современница, что ли? Интересное кино…
Красава выбрался из начинающей остывать воды, вытерся насухо, оделся и долго сушил волосы полотенцем. Всё же не хватает фена. Налысо, что ли, побриться, чтобы мозги не морозить? Вытер ёжик и всё, ходи довольный. Как Аксинья. Ёжик, ёжик…Вечером я узнаю, что с тобой…
В половине восьмого раздался условный стук. Феоктист выглядел уставшим. Красава принял у него тяжёлое драповое пальто на ватине, помог снять калоши и проводил в гостиную.
– Чаю, Феоктист Ильич?
– Да,